Затемнение в Грэтли
Шрифт:
– Раглан-стрит, пятнадцать.
– Но ведь это…
– Да, там, где жил покойный Олни. Помните, мы с вами там встретились…
– Помню. В тот вечер, когда он погиб.
– В тот вечер, когда его убили, – поправил я с ударением. – Да, Олни убили так же, как сегодня Шейлу. Недурно работают в Грэтли, а?
Она не отвечала ничего и молча вела в темноте свою машину, похожую на какую-то маленькую мерзкую тварь. По тому, как она молчала, я понимал, что не дождусь от нее больше ни единого слова. И мы ползли по затемненным улицам – два человека, которым нечего
– В Грэтли все спокойно, – начал я снова. – Тихо. Ни одна мышь не заскребется. Все в порядке… не считая убийств… не считая измены… не считая старых планов подороже продать свой народ…
– Если вы не можете сказать ничего более конкретного, тогда лучше помолчите.
– Это все достаточно конкретно, сударыня. Все это происходит.
– Возможно. Но как вы говорите об этом – становитесь в позу, кривляетесь, важничаете… Нашли подходящее время!
– Хорошо, я не буду кривляться и важничать, – сказал я угрюмо. – А вы можете остановиться, потому что мы, кажется, уже приехали.
Она остановила машину.
– Ну, так что вы хотели мне сказать? Только, пожалуйста, без взрывов. Я на это очень болезненно реагирую, у меня сегодня был трудный день.
– Я буду смирен, как овечка. Мне нужно поговорить с вашим деверем, Отто Бауэрнштерном.
Она подскочила на месте и круто повернулась ко мне.
– Не понимаю. Зачем вам понадобился Отто? Кроме того, ведь он пропал.
– Так мне говорили. Но я предполагаю, что он у вас в доме. Его выдала австриячка, ваша прислуга.
– Как, она сказала вам!…
– Конечно, нет. Но по ее поведению было видно, что она боится посетителей, нервничает, что в доме есть что-то или кто-то, кого нужно прятать от всех. Нетрудно было связать это наблюдение с вашим деверем.
– Вам нравится шпионить за всеми? – спросила она с горечью.
– Это вы оставьте. Мои вкусы тут ни при чем. Повторяю: мне нужно поговорить с Отто Бауэрнштерном.
– Значит, вы нечто вроде полицейского сыщика? Новый английский вариант гестапо?
– Совершенно верно. Я только тем и занимаюсь, что загоняю в подвал стариков и детей и избиваю их до смерти. Дальше.
– В таком случае вам стоит заявить местной полиции, которую патриоты вроде полковника Тарлингтона натравили на бедного Отто, что он у меня в доме. Они посадят его в ближайшую тюрьму, и тут уж вы с ним наговоритесь – ему ведь некуда будет деваться.
Я сдерживался, хотя это было нелегко. Эта женщина обладала способностью выводить меня из равновесия – и с первой же встречи, заметьте. За всю жизнь никто так меня не раздражал.
– Местная полиция уже знает, – сказал я спокойно. – Во всяком случае я сказал об этом инспектору Хэмпу, которого, кстати, вы можете считать своим другом. Он был очень недоволен моим сообщением, так как полагал, что оно обязывает его принять известные меры. Но я сказал, что это дело мое и что я предпочитаю, чтобы Отто Бауэрнштерн оставался там, где он сейчас.
– А почему вы так сказали? – спросила она уже другим тоном.
– Потому
Она подумала, потом объявила:
– Я хочу быть при этом. Отто очень нервничает. Он вообще довольно неуравновешенный человек, а преследования и необходимость прятаться не улучшили его состояния. Давайте в четыре, хорошо?
– В четыре, – повторил я. – Дружеская чашка чая в субботний вечер. Завтра у меня будет дела по горло! Теперь надо действовать быстро… – Я обращался уже не столько к ней, сколько к самому себе. – Иначе не миновать третьего несчастного случая… Ну, спасибо, что подвезли, доктор Бауэрнштерн… Маргарет Энн, – добавил я.
Тут она удивила меня.
– Обычно меня зовут просто Маргарет, – сказала она каким-то неопределенным тоном. Я не двигался с места, хотя пора уже было уходить. В темноте я почти не видел ее лица, но знал, что она внимательно смотрит на меня. – А до этого… вы были, кажется, инженером?
– Да. Сначала в Канаде, потом в Южной Америке. Делал большое полезное дело… конечно, я был всего лишь один из многих… Там было сколько угодно света и воздуха. Это не то, что расставлять ловушки в затемненных переулках.
– Да. И вы сами тогда, наверное, были не тот, – промолвила она медленно.
– Вы правы, Маргарет. Совсем не тот. Я работал, учился, строил планы будущей жизни, так же, как вы… когда-то в Вене.
– Откуда вы знаете про Вену?
– Вы сами мне рассказывали. И я видел, как у вас просветлело лицо. Теперь не часто видишь у людей такие светлые лица.
Я ждал ответа, но она молчала. Потом я услышал какие-то тихие звуки и понял, что она плачет. Я с трудом взял себя в руки.
– Ну, быстро домой и ложитесь спать, – сказал я. – Вы совсем издергались. Спокойной ночи, Маргарет и не забудьте: завтра в четыре.
8
Прежде чем перейти к рассказу об этом последнем дне, об этой субботе, когда я, подгоняемый каким-то странным нетерпением – ничего подобного со мной не было за время моей работы в отделе, – покончил со всем делом сразу, хочу, чтобы вы в общих чертах представили себе, на каком фоне разыгрывались эти события.
Холодный и дождливый субботний день. Конец января 1942 года. Японцы подползают все ближе к Сингапуру и рвутся к Австралии, в Ливии временное затишье, Германию не бомбят из-за нелетной погоды, и всех томит беспокойство и разочарование.
Холодный и дождливый субботний день в Грэтли. На площади – что-то вроде базара, но торговля идет вяло. У лавок, а позднее у касс кинотеатров мокнут длинные очереди, и повсюду пахнет мокрой одеждой. Днем никогда не бывает по-настоящему светло, а там, не успеешь оглянуться, снова вечер и затемнение. Если представить себе войну как переход по тоннелю из одной солнечной долины в другую, то сейчас мы в самой середине тоннеля, в сыром холодном мраке, где выкуриваешь предпоследнюю сигарету и уже не веришь, что когда-то сидел с друзьями и смеялся.