Затерянные в Чарусах
Шрифт:
— А Лиду?
— Лида добрая.
— А Сом?
— И Сом добрый.
— Кого же ты боишься?
— Всех. Пойду я… спать буду…
— Посиди немного. Поговорим. Собеседник ты, как я вижу, любопытный.
— Ну, говори, раз так.
— О Николае что скажешь?
— Николай болота любит, а Пелагия — дура. И блядь. Хы-хы.
— Вот как?
— Вот так.
— Много еще жителей в деревне?
— Много, только почти все cдохли давно. Души остались. Все знудят, знудят. Надоели.
— Меня интересуют живые.
— Прошка живой. Он сильный. У него топор.
— Так кого же из них ты боишься?
— Тебе надо бояться.
— Кого конкретно?
— Всех.
— Как это? Если каждый из них хороший.
— Хорошие, пока не вместе.
— Ничего не понимаю.
— Еще поймешь. Хы-хы. — Пришедший пустил слюну и, поблуждав глазами по стенам, стал пялиться на хозяина дома. То глядел ему в лоб, то в рот, быстро отдергивая глаза, как только натыкался на встречный взгляд. Некоторое время он изучал потолок, но, движимый каким-то неудержимым любопытством, опять начинал высматривать что-то в лице собеседника. Тому, в конце концов, это надоело и, не придумав ничего лучшего, он принялся передразнивать своего загадочного посетителя.
— Нехорошо так делать, — с обидой в голосе сказал мужичок.
— Почему? Тебе же можно.
— Понеже я — вроде как дурачок деревенский, а ты вроде бы как умный.
— Да нет, я тоже вроде как дурачок.
— А-а-а. Ну, тогда…
— Тогда можно?
— Валяй.
Они посмотрели друг на друга. И тут Валерий заметил, что гость его перестал подергиваться, причем это произошло тоже не просто, а как-то весьма необычно. Сначала перестали трястись его ступни, потом колени, поясница… — словно неведомая волна самообладания проходила сквозь его тело снизу вверх. Пришедший смотрел на пленника болот осмысленно и в упор, в то время как взгляд Валерия по-прежнему источал непонятную ему самому иронию.
— А я бы в баньке помылся, — заявил мужичок, опять начиная вихляться. — Воськи мы с Николаем грибы сеяли, а наднесь мешки искали. Дурак какой-то потерял. Покамест нашел, ажныть вспотел весь. Да и тяжелый… еле допер. Теперича помыться бы надо… невсутерпь прямо. Чешусь весь.
Валерий промолчал. Он не знал, что сказать, да и как себя вести с этим странным персонажем, страдающим отчетливым раздвоением, а то и растроением личности.
— Ты не топил ночью?
— Нет.
— Плохо, седни нельзя дымить — безветрие.
— Дед Сом позавчера топил, — поддержал разговор Валерий.
— Позавчера ветер был, но у них же вода остыла. И камни остыли. К Прошке пойду, может, он ночесь топил. Ночью и при безветрии можно. — Гость вскочил и, оттолкнув скамейку, поспешил к двери.
— Зовут-то тебя, как? — спросил Валерий.
— А… какая разница, — обернулся мужичок. — Я тебе все равно не друг, не товарищ. А ты — всем чужой. — Сказал и усмехнулся, вновь посмотрев на Валерия взглядом пристальным, совершенно осмысленным, изучающим, но каким-то остро недоброжелательным.
— Мисос, что ли? — спросил Валерий.
— Ну… Мисос. — Глаза посетителя опять поглупели, рот раскрылся, выпуская слюну. — Хы-хы-хы. А ты — Ва-ре-лий…
Гость
Дверь снова приоткрылась. Лицо Мисоса просунулось в щель. В глазах искрилась злая хитринка.
— Ты, этого, того, не вздумай! Прошка-то тебе быстро уши оттяпает. Будешь как Николай волосы растить. Чтоб кр-р-расоту спрятать. Хы-хы-хы.
Очень хотелось запустить в него чем-нибудь, но ничего подходящего под руку не подвернулось. Валерий замахнулся миской, и дверь тут же захлопнулась.
«Очередной придурок, — подумал хозяин дома беззлобно. — Но отношения с ним стоило бы наладить. Такой следопыт наверняка знает все пути-проходы».
12.
В доме деда Сома царило некоторое оживление. Лида перебирала клюкву на полу. Дед Сом сидел на лавке и внимательно изучал рюкзак. Рядом лежали: пакетик с солью, коробок спичек и носовой платок.
Валерий поставил на стол посуду.
— Спасибо за еду, — сказал он.
Старик не обратил на него внимания. Он кончил обшаривать кармашки рюкзака и взялся за сумку. Высыпал из нее клюкву на пол и стал расстегивать многочисленные молнии. Достал пустой полиэтиленовый пакет. Повертел его, помял, просмотрел на свет, подивился, отложил в сторону. Из другого кармана он извлек два завернутых в белую бумагу яблока и изумился находке. Понюхал, показал гостю, — вот, мол, какие бывают.
«Как это я про них забыл, клюквой питался», — подумал Валерий. Смотреть на забавляющегося Сома было не менее интересно, чем тому копаться в чужом имуществе.
Дед вытащил пустую пластмассовую бутыль из-под лимонада и застонал от избытка чувств: давил ее пальцами, крутил пробку, дивился легкости. Он забыл про Валерия, про Лидию и все вертел бутылку, время от времени восклицая: «Надо же! Стекло! Или не стекло? Тонкое, легкое и не ломается. Только хрустит». Набаловавшись, дед быстро обшарил остальные карманы. Нашел еще один коробок спичек — специальный, пропитанный парафином и положенный в сумку несколько лет назад. Убедившись, что все предметы извлечены на свет божий и более никаких открытий не последует, старик принялся перебирать находки. Спички с деловитым видом припрятал на полку, потом потрогал слегка помятые плоды.
— Яблоки? — спросил недоверчиво.
— Яблоки.
— Где же растут такие?
— На небе, — съехидничал Валерий.
Сом согласно кивнул головой.
— Я что-нибудь из своего барахла могу забрать? — поинтересовался живой свидетель мародерства по отношению к собственному имуществу.
Дед непритворно удивился, как будто кто-то посмел запустить загребущие ручонки в его личные закрома.
— Совести нет — бери. — Старик вскочил, подбежал к божнице, перекрестился и зашептал: «Господи, спаси этого несчастного от искушения, сохрани заблудшую душу его окаянную и избави нас всех от лукавого». — Тут же вернулся к столу, чутко следя за гостем хитроватым взглядом. — «Подействовало… или нет?».