Затерянный мир (сборник)
Шрифт:
— Странно получается, профессор. Приехал задавать вопросы я, а спрашиваете меня вы. Кто же из нас кого интервьюирует? Эта ситуация мне кажется интересной.
— Простите, но не могли бы вы ответить на мой вопрос. Так, когда же вы выехали? Или вы этого не помните?
— Естественно, помню. Выехал я в половине первого.
— А приехали?
— В четверть третьего.
— Вы наняли кэб?
— Как видите, да.
— И каково, по-вашему, расстояние от станции до моего дома?
— Полагаю, что не более двух миль.
— И сколько времени понадобится, чтобы преодолеть такое расстояние?
— Ну, даже если тащиться на той
— Следовательно, сейчас должно быть три часа.
— Или чуть больше, — согласился американец.
— А теперь посмотрите на свои часы, — предложил профессор Челленджер.
Американец, улыбаясь вытянул из кармана часы и брови его медленно полезли вверх от изумления.
— Послушайте, — воскликнул он. — Да они у меня давно стоят. Эта кляча побила все рекорды. В самом деле, тут что-то не то. Солнце садится. Послушайте, я ничего не понимаю. Сейчас что, действительно уже вечер?
— А вы не помните, не происходило ли с вами чего-нибудь странного, пока вы въезжали на холм?
— Постойте, постойте. Я припоминаю, что мне очень хотелось спать. Еще я высунулся в окно, что-то кричал кучеру, но он, похоже, не слушал меня. Потом я почувствовал легкое головокружение, наверное, от жары. И-и-и, вот, собственно, и все.
— Вот-вот. То же самое случилось и со всем остальным человечеством, — произнес Челленджер, поворачиваясь ко мне. — У всех внезапно закружилась голова. И до сих пор никто не понимает, что же произошло на самом деле. Очнувшись, каждый будет продолжать делать то, чем занимался до того, как впасть в забытье. Точно также, как Остин, который, поднявшись, снова схватился за шланг. Или как игроки в гольф: воскреснув, они продолжили партию. Ваш горячо любимый редактор, Мелоун, как ни в чем не бывало, продолжит свою работу, и, полагаю, будет крайне удивлен, обнаружив, что одного номера газеты не вышло. Вот так-то, мой юный друг, — сказал Челленджер, на этот раз обращаясь к репортеру — американцу. Вид у профессора был победный и благодушный. — Возможно, вам будет небезынтересно узнать, — снова заговорил он покровительственным тоном, — что Земля уже прошла сквозь ядовитый поток, который, подобно Гольфстриму, бурлит в океане эфира. Прошу вас так же отметить, в будущем вам это очень пригодится, что сегодня не пятница, двадцать седьмое августа, но суббота, двадцать восьмое. Иными словами, в течении двадцати восьми часов вы находились без сознания, и все это время ваш кэб стоял неподвижно на дороге, ведущей к моему дому.
И «прямо тут, на месте», как сказал бы мой американский коллега, я мог бы и закончить свое повествование. Да вы, вероятно, и сами поняли, что он представляет собой развернутый вариант моей статьи, появившейся в понедельник, в «Дейли газетт». Статья эта во всем мире признана сенсацией века. Нашу газету рвали из рук, из-за чего ее пришлось неоднократно допечатывать. Общий тираж понедельничного выпуска составил три с половиной миллиона экземпляров. Все заголовки из нее я аккуратнейшим образом вырезал и повесил в рамке. И по сей день они смотрят на меня со стены моего редакторского святилища.
ДВАДЦАТЬ ВОСЕМЬ ЧАСОВ ВСЕМИРНОЙ КОМЫ
БЕСПРЕЦЕДЕНТНОЕ ИСПЫТАНИЕ
ПРОГНОЗ ЧЕЛЛЕНДЖЕРА ПОДТВЕРДИЛСЯ
НАШ
ЗАХВАТЫВАЮЩИЙ РАССКАЗ ОЧЕВИДЦА
КОСЛОРОДНАЯ КОМНАТА
УЖАСАЮЩАЯ ПОЕЗДКА
МЕРТВЫЙ ЛОНДОН
УТРАЧЕННАЯ СТРАНИЦА ОБНАРУЖЕНА
ГРАНДИОЗНЫЕ ПОЖАРЫ И НЕИСЧИСЛИМЫЕ ЖЕРТВЫ
СЛЕДУЕТ ЛИ ЖДАТЬ ПОВТОРЕНИЯ?
За этими великолепными заголовками шли девять с половиной столбцов потрясающего повествования, — первого, последнего и единственного рассказа очевидца происшедшего на планете грозного события. Действительного, ничего подобного в истории Земли еще не было. Челленджер и Саммерли так же осветили его в соответствующих научных изданиях, но настоящая слава пришла только ко мне. Строго говоря, после написания такого материала журналист может спокойно умирать, поскольку имя его навсегда останется бессмертным. Такую удачу жизнь не преподносит репортеру дважды.
Но я не хотел бы заканчивать свой рассказ на столь самодовольной ноте. Позвольте мне лучше привести здесь самую захватывающую страницу из величайшей ежедневной газеты. О происшедшем грандиозном событии она напечатала в своей передовице, достойной того, чтобы на ней остановил свое внимание всякий мыслящий человек.
«До сих пор, — пишет „Таймс“, — никто не осмеливался оспаривать очевидной истины о том, что человечество — всего лишь племя пигмеев, ничтожных и бессильных. Грозные предостережения звучали со времен древних пророков вплоть до философов наших дней. Но, подобно всяким часто повторяемым истинам, они с течением времени потеряли свою значимость и превратились в полустертые разменные монеты. От постоянного употребления потерялся их величественный смысл. Человечество начало рассматривать их как бессмысленные заклинания, не имеющие ничего общего с реальной жизнью. Полученный урок, безжалостный, но необходимый, все расставил по своим местам. Мы пережили сильнейшее испытание, вышли из которого ошеломленные внезапностью удара, но с сознанием своей ограниченности и беспомощности. Дорого обошелся миру краткий миг обучения. Пока нам, правда, неизвестна его полная цена, но превращение в руины всего трех городов — Нью-Йорка, Нового Орлеана и Брайтона уже является величайшей трагедией в истории человечества. Мы еще не раз ужаснемся, прочитав полный список всех железнодорожных катастроф и перечень затонувших кораблей. Слава Богу, что некоторые машинисты поездов и механики на судах за мгновение до потери сознания сумели застопорить машины. Но сколь бы ни были огромны человеческие жертвы и материальные потери, они не должны заслонять от нас главного. Материальные блага и человеческие ресурсы восполнимы, личные трагедии зарубцуются и даже забудутся, но никогда и никто не должен забывать бесконечных возможностей вселенной, способной в мгновение ока превратить в пыль ничтожных, самонадеянных существ, тем самым доказав мелочность их материальных устремлений. Пропасть, в которую мы можем в любой момент скатиться, не исчезла. Отныне чувства наши должны быть проникнуты глубоким смирением. Разум и покорность должны стать нашими поводырями. И давайте надеяться, что новый храм, воздвигнутый на этой крепкой основе будущим поколением, мудрым и ревностным, окажется более почитаемым.»