Затерянный мир. Сборник (худ. В. Макаренко)
Шрифт:
— И сразу поехали меня интервьюировать?
— Да, сэр.
— Вы не заметили в дороге ничего необычайного?
— Сказать по правде, ваши соотечественники показались мне живей и, в общем, человечней, чем я их знал до сих пор. Носильщик стал рассказывать мне какую-то смешную историю — мне это показалось новым для вашей страны.
— Больше ничего?
— Нет, сэр, больше я как будто ничего не могу припомнить.
— Так! А в котором часу вы выехали из Лондона?
Американец улыбнулся.
— Я сюда приехал интервьюировать вас, профессор, но дело, кажется, обернулось по поговорке: «Кто кого выудил — негр рыбу или рыба негра?» Вы беретесь за мою работу.
— Случилось так, что мне хочется это знать. Вы не помните, в котором часу отходил ваш поезд?
— Помню. В половине первого.
— А когда пришел?
— В четверть третьего.
— Вы
— Разумеется.
— Как вы думаете, сколько отсюда до станции?
— Я кладу мили полторы, не меньше.
— Сколько же времени заняла, по-вашему, езда?
— Пожалуй, все полчаса — на этой кляче.
— Значит, сейчас должно быть три часа?
— Да, часа три или начало четвертого.
— Сверьтесь по вашим часам.
Американец последовал совету и выкатил глаза.
— Что за чушь! — воскликнул он. — Часы остановились, вышел весь завод. Эта кляча побила все рекорды! Да и солнце, как я погляжу, стоит совсем низко. Н-да… Тут что-то непонятное.
— Вы не помните, не случилось ли чего особенного, пока вы ехали в гору?
— Помнится, на меня вдруг нашла страшная сонливость. Я как будто хотел сказать что-то кучеру, но он почему-то не стал меня слушать. У меня на минутку закружилась голова — наверно, от жары.
— Так и со всем человечеством, — обратился Челленджер ко мне. — Все они почувствовали только минутное головокружение. Никто понятия не имеет о том, что произошло. Каждый сразу возвращается к прерванному делу, как Остин схватился за шланг и как те игроки опять погнали мячи. Ваш редактор, Мелоун, станет дальше подготовлять выпуск, и до чего же он удивится, когда увидит, что пропустил положенный срок! Да, мой юный друг, — повернулся он к американскому корреспонденту; на него вдруг нашло благодушие. — Вам, может быть, интересно будет узнать, что Земля благополучно пересекла ядовитое течение, которое бурлит в эфирном океане, подобно Гольфстриму в Атлантике. А чтобы в будущем избежать недоразумений, примите, пожалуйста, к сведению, что сегодня не двадцать седьмое августа, а двадцать восьмое, не пятница, а суббота и что вы двадцать восемь часов просидели без чувств в вашем кэбе на Ротерфилдском холме.
На этом я и закончу свой рассказ. Он представляет собой, как вы, вероятно, заметили, лишь более полную и подробную версию моего же отчета, появившегося в понедельник в утреннем выпуске «Дейли-газетт», — отчета, который повсеместно признан рекордом сенсации за все время существования газет; благодаря ему номер разошелся не более и не менее, как в трех с половиной миллионах экземпляров! Я вырезал великолепный анонс и повесил его в рамке у себя в редакторском кабинете. Он гласит:
Под этими блистательными строками шел рассказ на девять с половиной столбцов — первый, последний
Однако совесть не позволяет мне закончить книгу этим сенсационным анонсом и моим личным
триумфом. Лучше я приведу здесь ту выразительную страницу, которой наша крупнейшая газета заключает свою превосходную передовую статью на эту тему — статью, достойную того, чтобы на ней остановил свое внимание каждый мыслящий человек.
«До сих пор считалось общим местом, — пишет «Таймсе», — что человечество — это жалкое племя пигмеев перед бесконечными таинственными силами, окружающими нас. От древних пророков и от современных мыслителей доходило до нас это предостережение. Но, как все слишком часто повторяемые истины, оно с течением времени утратило свою убедительность. Чтобы истина получила признание, требуется суровый урок, проверка на собственном опыте. Таким уроком послужило нам то благотворное, хотя и страшное испытание, через которое мы только что прошли. Мы все еще ошеломлены внезапным ударом, и наши души в трепете перед уничижительным сознанием нашей ограниченности и бессилия. Мир тяжелой ценой заплатил за урок. Мы еще не можем судить о постигшем нас бедствии во всей его полноте, но разве мало того, что нам уже известно? Если уничтожены пожаром Нью-Йорк, Орлеан, Брайтон, то разве мы не вправе говорить об одной из величайших трагедий в истории человечества? Когда будет подведен итог катастрофам на железных дорогах и на море, он представит жуткую страницу, хотя из поступающих к нам сведений выясняется, что в большинстве случаев машинисты на поездах и пароходах успели застопорить машины, прежде чем поддались воздействию яда. Однако, как ни огромны человеческие жертвы и материальный ущерб, их подсчет не должен сегодня всецело поглощать нашу мысль. Со временем мы их забудем. Но что никогда не забудется, что и впредь постоянно и по праву будет занимать наше воображение, — это раскрывшиеся перед нами возможности вселенной, крушение нашей самонадеянности, полученное нами доказательство тому, как узка тропа нашего материального существования и какие бездны зияют по обе ее стороны! Чувства наши сегодня проникнуты глубоким смирением. И, может быть, на этой основе человечество, став мудрей и скромней, воздвигнет теперь новый, более достойный храм».
МАРАКОТОВА БЕЗДНА
Глава I
Так как эти документы попали в мои руки для издания, я должен предварительно напомнить читателю о трагическом исчезновении паровой яхты «Стратфорд», которая год назад вышла в море для океанографических исследований и изучения жизни морских бездн. Организовал экспедицию Маракот, доктор географических наук, знаменитый автор "Ложнокоралловых формаций" и "Морфологии пластинчатожаберных". Доктора Маракота сопровождал мистер Сайрес Хедли, бывший ассистент Зоологического института в Кембридже, перед отправлением в плавание работавший в Оксфорде сверхштатным приват-доцентом. Судно вел капитан Хови, опытный моряк. Команда состояла из двадцати трех человек, в их числе американец — механик с завода Мерибэнкс в Филадельфии.
Все они — и команда и пассажиры — исчезли без следа, и единственным воспоминанием о «Стратфорде» было донесение одного норвежского барка, который встретил корабль, вполне подходивший к приметам погибшего судна, и видел, как он пошел ко дну во время сильной бури осенью 1926 года. Позже, по соседству с местом, где разыгралась трагедия, был найден спасательный ялик с надписью «Стратфорд»; там же плавали решетки, сорванные с палубы, спасательный буек и части спардека. Все это вместе с отсутствием каких-либо сведений о корабле создавало полную уверенность в том, что никто и никогда не услышит больше ни о нем, ни о его команде. Еще больше подтвердила эту уверенность случайно перехваченная в то время странная радиограмма, не совсем понятная, но не оставляющая сомнений в трагической судьбе парохода. Текст радиограммы я приведу позже.