Затерявшиеся в тайге
Шрифт:
И думается весной и осенью тоже по-разному. Весной — энергичнее, бодрее. А осенью—спокойнее, да и глубже, наверное... Весна увлекает в путь, а осень призывает к осмыслению того, что встретил в пути.
Весна меня возбуждает, но осень я люблю все же больше, наверное.
... В бору возле нас уже часа два крутится пара матерых дятлов. Ведут они себя при этом странно: стоит одному укрепиться на дереве и заняться работой, как второй тут же налетает, как ястреб, и гонит его. Едва он сам начнет клювом постукивать по соседней сосне, как подскакивает тот. которого он только что гнал, и начинает в ответ задирать. Не понимаю: если уж они так не выносят
И вот сорвались, слетелись к земле и начали драться — свирепо, по-уличному, как петухи, наскакивая грудью на неприятеля и устрашающе хлопая крыльями, взлетая в пылу атаки и вновь опускаясь в траву. Еще немного, мне показалось, и они станут осыпать друг друга отборной площадной руганью.
А я — то считал, что дятел всегда ведет себя по-джентльменски. С детства любил эту птицу. А эти двое — на тебе, учинили на людях такую безобразную потасовку...
От искр костра в нашей пленке образовалось множество мелких и крупных дырочек. Во время дождя из них весьма неприятно капает. Я вспомнил народную поговорку о банном листе и, взяв березовый листик, поплевал на его верхнюю сторону и заклеил одну, а потом и все остальные дырочки Листики, в точности следуя поговорке, приклеились прочно, даже и сильный ветер их не сдувал, и к тому же не пропускали воду. Отличный способ.
Мелкий осенний дождичек сыплет и сыплет, никак не иссякнет. А у нас костер, у нас свежие маслята крутятся в кипящей воде в котелке...
Леша сказал, что ему опять гастрономический сон приснился. Вполне отчетливо — как наяву, да и только—он слышал, как на сковородке неописуемо приятно скворчит не то шпикачка, не то сарделька.
Слушая его, я подумал: если бы мне такой сон приснился, уж мне бы обязательно показалось, что эти самые шпикачки еще и подпрыгивают в кипящем масле.
— Ну и что? — спрашиваю у Леши, ожидая продолжения с описанием всевозможных подробностей.
— А ничего. Просыпаюсь, а их нет.
Вместе с ним и мы с Толей испытали жестокое разочарование. Как будто и перед нашими носами повертели сковородкой с аппетитно пахнущими шпикачками. а потом до очередного угощения во сне убрали.
... Вспомнилось, какой чудный вечер поднесла вчера нам тайга. Ветер утих, разогнав облака, и из-за зубчатого частокола вершин елей и сосен вдруг показалась луна. Полная, удивительно ровная, она медленно поднималась, заливая тайгу каким-то звонким серебряным светом.
Вспыхнули, отозвавшись таким же звоном, березы— это их родственный свет: зажглась длинная хвоя сосен — каждую ветвь словно бы иней осыпал; трава сделалась металлической, светлой, кажется, пройди по ней — и она зазвенит тихо, тонко, так нежно...
И мы опустились, легли на землю, которой на ночь завладела луна, деля свою власть разве только со звездами, и растворились в этом волшебном свете вместе со всем, что вокруг...
По-прежнему идем вдоль берега речки. Иногда приходится шагать по камням, на которые набегает вода, медленно передвигаться под обрывистым берегом, цепляясь за скальные выступы или просовывая пальцы в глубокие трещины, если скала попадалась ровной и гладкой. Мы осторожно ступали по топкому берегу, покрытому густой сочной травой, перебирались на другую сторону речки по упавшим деревьям.
В пути мы гораздо лучше чувствуем себя. Возможно, тому способствуют пейзажи, постоянно меняющиеся перед глазами, возможно, и само движение нас увлекает. Нередко,
Часто я вглядываюсь в лица своих товарищей. Как изменились, как устали они... У Леши и взгляд утомленный, немного печальный. У Толи глубоко провалились щеки, чувствуется, что иногда он заставляет себя через силу что-нибудь делать. И у обоих красные глаза, воспаленные от дыма костра и бессонницы. Хотел бы увидеть и самого себя, да вряд ли это теперь скоро удастся.
Как-то подумал: а ведь я от леса устал. Нет, я не могу сказать, что он надоел, но иногда очень хочется выйти на просторное место, чтобы увидеть далекий горизонт и небо не только над головой, но и вокруг. Наверное, человеку трудно привыкнуть к жизни в однообразном пространстве, в замкнутом мире. А лес в определенные моменты может создавать ощущение замкнутого мира. Только окончательно привыкнув к нему, поняв и испытав его настолько, насколько вообще это возможно, избавишься от такого ощущения.
Иногда нам кажется, что откуда-то издалека доносится лай собаки. Прислушаемся — нет, ничего... Или почудится, что донеслись слабые, размытые расстоянием звуки музыки. Постоим, в напряжении вслушиваясь, потом вздохнем: опять показалось... Сколько разных незнакомых звуков возникает в тайге... И как тихо в ней, когда эти звуки воспринимаются как часть ее жизни, как часть тишины...
Тишина тоже ведь никогда не бывает абсолютно беззвучной: наверное, даже и в космосе, если прислушаться, можно услышать, как струится свет звезд. А на земле тишина—это суховатый шорох ветра в вершинах деревьев, это бархатный шелест травы, это журчание воды на камнях. Все вместе это и есть тишина. И что в наше шумливое машинное время для человека, всю свою жизнь живущего в городе, может быть желаннее, приятнее, чем тишина?... Ведь город по-настоящему тихим никогда не бывает...
Спросил у Леши: «Как, по-твоему, отношения у меня с Толей нормальные?» Он ответил: «Вполне нормальные». — «Но ведь мы конфликтуем по мелочам...»— «А это и лучше. Гораздо хуже, если человек долго накапливает раздражение, а потом сразу все изливает».
Ну, раз психолог думает так, значит, все в полном порядке.
Хочется мяса, жареной картошки, хлеба с солью и пива. Но, учитывая то обстоятельство, что ничего
этого у нас нет, в тот день мы решили вообще отказаться от ужина. Маслята—замечательные грибы, но в пресном, отвратительно буром бульоне самый вид их нам неприятен.
Поступили так, как поступаем последнее время все чаще: на ночь совсем не едим, а утром стараемся недостачу восполнить.
Темнеет. В тайге быстро сгущается тьма. Скоро нам опять ложиться на холодную, влажную землю. И, как всегда, неизбежная перед сном процедура — заготовка дров для костра. Наученные собственным безжалостным опытом, мы теперь предпочитаем собрать топлива как можно больше. Пусть уж лучше останется.
Еще засветло мы с Лешей нашли и прикатили большой пень, вернее, просто нижнюю часть от сгнившей сосны. Он был без коры и абсолютно гладкий, как будто его специально полировали. Его можно было бы определить как квадратный, если бы он не уродился цилиндром: длиной около метра и диаметром тоже около этого. А соблазнились мы тем, что он показался сухим. Мы и раньше клали пни на костер: они долго сохли, а потом прекрасно горели, давая высокое жаркое пламя.