Затмение

Улицы забвения

Здесь, в этой чёрной бездне, где фонари не светят, а лишь дразнят бледными остатками надежды, я пытаюсь выжить. Город – это не картинка на открытке, это дерьмо, которое воняет так же зловонно, как и моя жизнь. Я слышал, как люди говорят о мечтах и светлом будущем, но здесь, в этой части города, где меньше всего туристов и больше всего беглецов, о таких вещах предпочитают не вспоминать.

К тому времени, когда гора мусора скапливается до такого состояния, что её начинают игнорировать

даже крысы, мне всё равно. Я стою на углу, скрещивая руки на груди, пытаясь согреться от пронизывающего холода. Вокруг меня – растрепанные личности, скрывающие свои настоящие лица под слоем затянутых курток и ослепительных улыбок – так далеки они от самого себя, так далеки от жизни. Сколько раз я видел, как мечты становятся прахом, и столько же раз пытался убежать от этого, лишь чтобы оказаться в той же трясине.

Сегодня вечер, и это значит, что на улице появится больше народу – тех, кто готов обменять свою душу на пару дешевых таблеток. Бросаю взгляд на старую вывеску «Ночной клуб», которая когда-то пела о весёлых вечеринках, а теперь лишь притягивает к себе разочаровавшиеся жизни. Заведение, заполненное тёмными уголками и затянувшими пыли палатками, становится притоном для таких, как я. Я свожу все усилия к тому, чтобы не выглядела слишком отчаянной – даже если внутри меня всё разрывается.

– Эй, чё смотришь? – спросил меня незнакомец, его голос был грубым, словно он сам вырезал его из грубой древесины.

Я лишь пожал плечами, не собираясь тратить свой последний вздох на разговор с кем-то, кому не важна даже его собственная тень. Но он продолжает – эгоистично, эгоцентрично, будто его слова могут дать ему хоть каплю значимости.

– Ты же понимаешь, что это не то место, где можно остаться без вещей? Ночью тут холодно, и надо быть на чеку, брат.

Он прав, но как я могу объяснить, что я уже давно не чувствую холода, а только пустоту, которую несёт с собой каждый вечер? Я отвечаю, но слова застревают в горле; у меня нет сил.

Как будто чувствуя застоявшуюся тишину, вокруг начинают появляться сменные лица, лица, которые выдают себя за нормальных, но внутри них – только пустота. Почти околдованный их обаянием, я не могу отвести взгляд от девушки, стоящей по ту сторону улицы. Она опускает голову, трясёт старую брошенной курткой, и я понимаю – её бросили даже те, кто ещё вчера пытался её спасать.

Мои мысли перетекают в мрачные глубины, где страх и тревога держат в плену плечи. Я начинаю осознавать, как зависимость влияет на моего хозяина, как наркотики разлагают всё, что я когда-то знал и чувствовал. Однако механическая жизнь продолжается: одна таблетка, другая, а потом ещё и ещё. Это как снег: поначалу с интересом, а потом сплошной ком, который расползает твои ноги.

Я потянулся к карману, где хранились последние деньги. Вдруг на меня накатила волна отчаяния, притянув ко дну. Важно ли, что меня ждёт впереди? От этого уже нет ни радости, ни страха. Лишь свет исчезающий, как утренний туман.

Я

снова взглянул на улице, прощаясь с иллюзией. Пространство вокруг меня заволокла темнота, и то, что кто-то называет жизнью, медленно уходило в запутанное далеко. Я тут не один – мы все похожи, как молоко и кофе. Один разросшийся налёт зависимости и растерянной надежды – мы тут, среди теней, проходим сквозь этот мрак, отказываясь вернуться назад.

Я поднял голову и увидел, как фонари начали мигать. В этом свете я понял – легко слиться с тенью, но трудно выбраться. Только тени говорят правду о том, кто мы есть на самом деле. Это была не просто реальность, это была судьба.

За гранью света

Часы тянулись словно сдавленные нити, когда вечер медленно переходил в ночь. Ночная жизнь расправлялась крыльями, охватывая район, но я всё ещё оставался в своей тени – наблюдателем, не участником. Ушные раковины полнились громкими звуками – лай собаки, шепот, хмурое ругань. Это был фон моей жизни, который можно было не замечать, но он оставлял после себя неприятный осадок. Каждый шорох, каждый шёпот кто-то переосмыслял и каждый выстрел заставлял меня чувствовать себя всё более незащищенным.

Заброшенные здания дразнили меня своём внешним убожеством. Потёртые стены – как метки на коже, они кричали о несостоявшихся мечтах. В них больше не было остающейся надежды – только трёхцветный хаос: бордовый, серый и чёрный. Я прошёл мимо узкой улочки, которая, как древний мост, соединяла место моего существования с местами, где жизнь ещё мерцала на грани исчезновения.

Я позволил себе несколько шагов, врага в лотерее жизни в надежде, что кто-тоянет мне свои руки. Более интересным было лишь находиться не в тени, а в тёмной симфонии с другими. Но, как это часто бывает, тепло не появилось. Ни в одной из дверей, на которые я стучал. В этом городе добро и счастье были лишь словами, которые смешивались с дуновением ветра, о которых наглядно никто не говорил.

Я заглянул в клуб, текучий и пульсирующий, с подвешенными над площадкой телами. Там музыка резала уши своим ритмом, который барабанил в сердце. Люди вглядывались друг в друга и отрицали, что нарушают свои внутренние коды, пряча страхи за улыбками. Как же легко они попадают в ловушку, полной блеска и безумия, когда каждая таблетка обещает неуловимую свободу.

Я нашёл себе угол неподалеку от лица запутанной толпы, пытаясь наблюдать и вдыхая раскаленный воздух, который поджигал моё сознание. Я пытался вспомнить, когда в последний раз чувствовал радость, но мысли ускользали от меня, как мыльные пузыри, лопающиеся в глухом мирном тишине. Каждый человек вокруг играл свою роль, создавал иллюзию веселья и забавы, но я знал правду – ничего не было настоящим.

Я взглянул на дядю, который, казалось, не покидал это место уже целую вечность. Его тощее тело двигалось так, словно оно было марионеткой в руках своей зависимости, ставшей его единственной семьёй. На его губах блестел след выступающей жидкости, словно морская пена, заполняющая трещины. Я знал, что у него не осталось ни одного выхода – не только к свободе, но и к самой жизни. Его глаза были затуманены, и в них больше не осталось человека – только тень, часть самого хаоса, заключённого в серую массу.