Затмение
Шрифт:
В этом момент я ощутил, как пустота внутри меня стала ещё более насыщенной. Я начинал понимать: зависимости – это не просто физическая привязанность, это нечто большее – это страх потерять то, что стало частью себя. Я увидел через мрак свои внутренние демоны – искушения, которые звучали так же громко, как тот самый ритм, проникающий глубоко в душу.
Внезапно мне показалось, что весь этот мир вращается вокруг меня, пытаясь свести обоих на нет. Я поднял руку, не заметив того, как она дрожит. Я знал, что это – лишь проверка на прочность. Я позволил себе взглянуть в глаза
Пока ночная жизнь продолжала метаться в водовороте звуков, я ощутил отчаянное желание стать частью этой мрачной симфонии. Я сделал шаг вперёд, сталкиваясь с тем самым дядей, чьи глаза стали для меня зеркалом. Что-то внутри меня вскрикнуло и закричало, но я молчал, поддаваясь ритму, который так сильно затягивал. Увлечённый магией, что казалась хоть малейшей искоркой света, я заново подыскивал способ избежать мизерности своей судьбы…
И всё же, каждый раз, когда я пытался вырваться из этой тёмной сущности, она застёгивала вокруг меня свои цепи. Я вновь впадал в полное молчание, во вздохе отражался страх и забвение. Я понимал – за каждым углом ждал лишь ещё один день, когда я опять окажусь в цепких лапах и вновь попрошу себя выжить в этом городе с разбитыми окнами и сердцами.
Пьеса на мрачной сцене
Свет из колонок бил в уши, будто мощный тенор, пытаясь заглушить все томления, накопившиеся в моём сердце. Я медленно откатывался к задним рядами зала, позволяя музыке смеяться над своей внутренней борьбой. Каждый её бит всегда навсегда придавал мне смелости – не той, которой я когда-то обладал, а какой-то абстрактной, отрезанной от реальности, как нарисованное на стене граффити, ещё свежевыкрашенное, но скоро облупится под тяжестью дождя.
Среди толпы я обнаружил себя на грани бесплодного существования. Всё казалось однообразным, рутинным, как прогорклый пузырь на закуску. Это замкнутое пространство притягивало людей, как черные дыры – всему свету, и каждый, кто входил сюда, привносил часть своего душевного разорения на этот танцевальный холст. Мужчины с израненными руками, женщины с провалами под глазами, когда-то блестящие, как луна, теперь казались лишь тёмными пятнами на фоне сквозящего хаоса.
Я наткнулся на старую знакомую, Лилю, которая пела там, где когда-то смеялись. Она была живым олицетворением угнетённой надежды, черепаховой скорлупой с треснувшей раковиной, но в её взгляде всё ещё жила искра.
– Ты опять здесь, – сказала она, сначала с улыбкой, но вскоре её губы дрогнули, и на них замечались следы грусти, которую она не могла скрыть.
– А где же ещё? – отозвался я, произнося слова почти механически. – Мир за этим прервом не намного лучше.
Лиля хмыкнула, и её взгляд пробежал мимо меня, как будто она искала что-то, что давно потеряла в повседневности.
– Знаешь, – произнесла она тихо, – скоро придёт утро, и мы снова будем здесь. Но, пока мы остаёмся в этом миражном свете, давай попробуем забыть.
С каждым словом я ощущал, как мёртвая кожа вокруг меня затвердела. Я не искал утешения,
С горькой усмешкой я посмотрел сквозь серую дымку на танцующих. Их движения были рассеянные, однако единственное, что сводило их в единую массу, – это следы зависимости, темные тени, уводящие их в бездну забвения. Каждая таблетка отнимала ещё одну долю их человечности, разбивая на кусочки их прежние истории.
Лиля снова повернулась ко мне, и её глаза искали ответы среди обломков. Она покачала головой, как будто пыталась сбросить с себя ярмо осознания:
– Я не могу больше так, – прошептала она, и даже в этом шёпоте я чувствовал пустоту. – Проблема в том, что я не знаю, что будет дальше.
Я пытался отыскать в её словах что-то вдохновляющее, что-то, что способно вернуть мне надежду, но в замедленных кадрах клубного света я осознавал – она не искала утешения; её слова были лишь ещё одним криком в пустоту.
Словно играющие куклы на порванных струнах, мы продолжали кружиться по этому танцполу тени. Ночь накрыла нас, как накидка из заплесневелой ткани. Мы, растворяясь в беспечности, кружились вместе со светом, но в глубине души ощущали, как от нас отдаляется жизнь.
Упрямо желая избавиться от этого непосильного груза, я отпустил свой страх, позволив ему раствориться в бесформенном смоге, во мгле – в том месте, где я всё равно не имел никаких шансов на спасение. Я понимал, что даже если мне удастся отвлечься, утро всё равно снова настигнет нас, и мы окажемся один на один с этой проклятой серостью.
Снова сверкнули мигающие лампы, и меня накрыло ощущение, что все эти глаза смотрят на меня, как будто в них двигался лишь страх – страх, который мы носили на своих пустых лицах. Я встал, закрыв глаза и почувствовав, как моё сердце всё больше застывает в бездне отчаяния.
Пока я двигался к выходу, звуки продолжали разливаться за спиной, как остатки смеха, зовущее меня вернуться, но я знал – это не могло стать спасением. Нога за ногой, мысли о сброшенной тяжести обрывались в воздухе. Я ещё раз взглянул на эту мифическую картину, которая когда-то кажется живой, и пошел, не осознавая, что в этом ужасе всё равно нельзя утонуть.
Город продолжал свою игру, а я всё больше удалялся от себя и собственного будущего, теряя в тумане свои последние обрывки иллюзий. Каждый день – это выбор, но в этот миг я понял: для меня уже не имеет значения, остаюсь ли я здесь или исчезаю за порогом вечной ночи.
Лабиринт безысходности
Пробираясь по извивающимся улицам города, я ощущал, как мрак накрывает меня, как темный плащ, который становится второй кожей. Ночные огни, вляпанные в грязь и неоновые вывески, служили миражами в моем сознании, создавая иллюзию выборов, но на деле я всё больше понимал, что мы все заперты в одном и том же лабиринте. Каждый обернулся, чтобы обнаружить себя опять там, где начинал, и лишь бесконечность развлекала нас.