Затмение
Шрифт:
Но теперь, когда дом стал принадлежать Уорлегганам, в нем установился новый порядок, и мистер Оджерс был очень рад видеть в церкви по воскресеньям нового сквайра вместе с остальными его домочадцами, с теми, кого он считал нужным с собой привести. Признаков того, что старая добрая традиция подкармливать бедного викария вот-вот вернется, пока заметно не было, однако мистеру Оджерсу иногда оказывалась более ценная помощь в виде реальных денег. Событие настолько беспрецедентное, что бедолага священник беспокоился лишь об одном — как и что лучше изменить в форме, времени и условиях проведения службы
В глубине души Оджерс был вынужден признать, что иметь дело с мистером Уорлегганом — не совсем то же самое, что с Чарльзом или Фрэнсисом Полдарками. Ни один из Полдарков не появлялся на службах так же регулярно, как мистер Уорлегган. Со стариком Чарльзом было непросто из-за его внезапно возникающих пристрастий и предубеждений, да еще эта его нескончаемая отрыжка. Молодой Фрэнсис порой был резок и язвителен. Но оба они относились с Оджерсу как к равному, ну или почти как к равному.
Чарльз говорил: «Оджерс, вы что, с утра не в своей тарелке? Или вы думали, что я сплю, да? Пфф! Не то что бы я вас попрекал этими дурацкими еврейскими именами...»
А Фрэнсис мог сказать: «Боже, Оджерс, этот парень, Пермеван, извлекает такие кошмарные звуки из виолончели! Свинья визжит приятней, когда ее режут. Может, попросите его разбавлять свой джин водой?»
Мистер Уорлегган вел себя иначе. Он мог пригласить Оджерса домой и сказать: «Если вам не хватает звонарей, я пришлю парочку своих людей. Проследите, чтобы в следующее воскресенье они звонили как полагается». Или: «Я обратил внимание, что когда мы входим в церковь, некоторые прихожане не встают со своих мест. будьте добры сделать так, чтобы впредь такое не повторялось».
Не важно, что он говорил, важно, как он он это говорит — даже его попытки откровенно фамильярничать, которые все равно не способствовали преодолению пропасти в положении в обществе, не могли скрыть его отношение. Чувствовалась ледяная и излишняя вежливость, больше подходящая отношениям хозяина и подчиненного.
По поводу второго пожелания мистер Оджерс промолчал в ответ. Во времена, когда Оджерса только рукоположили в сан, существовала традиция, что большинство прихожан не просто вставали со своих мест, когда члены семейства Полдарк входили в церковь, от них требовалось оставаться снаружи и ждать, пока Полдарки не зайдут внутрь, и только затем следовать за ними. Все происходило настолько легко и непринужденно, что воспринималось просто как неотъемлемая часть деревенской жизни.
«Добрый день, миссис Кимбер, — мог сказать Чарльз, проходя мимо, — Надеюсь, вам уже лучше?». И услышать в ответ: «Добрый, сэр! Хорошо, сэр! Спасибо вам!» При желании она могла склониться в реверансе. Но когда его место занял Фрэнсис, а Верити уехала, обычай этот постепенно сошел на нет. Зачем вообще стоять снаружи и ждать, если ни один член семьи Полдарков не посещал службы? После смерти Фрэнсиса все стало еще хуже, число прихожан уменьшилось, а немногие оставшиеся совсем отбились от рук, никому больше не было дела до церкви.
Теперь же кое-кто снова начал проявлять интерес к церкви, но уже иным способом. Прихожане были вынуждены подчиниться новому порядку, но не прежнему, который впоследствии превратился в обыденную, освященную временем привычку.
Начиналось все с того, что Оджерс и его старший сын, выполняющий обязанности псаломщика, за несколько минут перед началом службы уже стояли у входа в церковь. Завидев Уорлегганов, Оджерс спешно отправлял сына в церковь, чтобы тот попросил прихожан прекратить все разговоры и велел им встать со своих мест, а Оджерс тем временем шел к калитке, готовясь встретить прибывающих.
Джордж часто опаздывал, доставляя всем неудобства. Полдарки, нужно отдать им должное, никогда не задерживались дольше чем на три-четыре минуты. Но если Полдарки опаздывали на более продолжительное время или вообще не собирались приходить, то Чарльз отправлял Табба или Бартла к Оджерсу с просьбой начинать без них. Так было заведено — не начинать, пока не придут Полдарки, это стало неотъемлемой частью привычного распорядка. Однако Джордж и члены его семьи иногда задерживались минут на десять, тем самым вызывая беспокойство у прихожан.
На службу обычно приходило от двадцати до тридцати сельских жителей, плюс еще несколько человек пели в хоре. Доктор Чоук, церковный староста, приходил с супругой каждое первое воскресенье месяца, капитан Хеншоу, глава приходского совета, немного реже, а семейство Полдарков из Нампары — раз в год. Но с недавних пор к обычным прихожанам присоединилась сплоченная группа. Их было человек двенадцать-восемнадцать, под предводительством молодого человека по имени Сэмюэль Карн. В церкви эти люди занимали пять последних рядов, возле купели. Оджерс знал, что это члены методистской церкви, секты, к которой он испытывал отвращение, но ничего не мог с ними поделать. Несмотря на то, что они продолжали посещать службы, эти люди не испытывали должного уважения к авторитету церкви, а уж тем более к ее служителям. Но раз их поведение в церкви Сола было достойно подражания, Оджерс не мог их просто так выставить.
Они вели себя чересчур образцово-показательно, особенно выделялись на фоне остальных прихожан, которые с детства привыкли болтать и сплетничать друг с другом во время службы, но мистер Уорлегган положил конец и этому.
Во второе воскресенье августа служба начиналась в два часа пополудни. Сэм Карн привёл свою паству в церковь за пять минут до начала. После короткой молитвы они, как обычно, бесшумно расположились на задних рядах в ожидании службы. Остальные прихожане шумели, бросали недружелюбные взгляды на методистов и хихикали, считая благоговение людей в задних рядах показным.
Мистер Оджерс не знал, что Джордж принимает гостей. Хотя гости не собирались обедать до окончания службы, они пили чай, стреляли из лука и всячески наслаждались погожим летним днём. Поэтому только в четверть третьего восемь из них показались у ворот церкви. Это были Джордж и Элизабет, Джеффри Чарльз и Морвенна, Сент-Джон Питер и Джоан Паско, Анвин Тревонанс и мисс Барбери, дочь Альфреда Барбери. Мистер Оджерс поспешил их поприветствовать. Проходя мимо, одни удостаивали его кивком, другие — улыбкой.