Затворница

Перепечина Яна

– А мне как? Перед углом с глупыми картинками на коленях стоять и о своих молить?.. – в голосе Фроловны слышалась горечь. – Вот и сегодня не сплю… Всё молюсь, молюсь… А всё будто в пустоту… Раньше бывало лампадку зажгу, на лик святой посмотрю – и душа сама с Богом говорит… А теперь как?..

Слаба я, Прасковья… Позволила иконы забрать. И будто окаменело всё внутри, вот тут… – Пелагея в слабом свете, падающем из окна, увидела, как Фроловна сильно потёрла сухим маленьким кулаком грудь. – И храм закрыт, склад в нём. Некуда мне свою боль понесть… А сегодня так нестерпимо

стало, что я оделась и к тебе пришла… Пожалей ты меня, старую, трусливую. Дай хошь какой образ…

– Сейчас, Фроловна, сейчас, – бабушка заговорила ласково, с состраданием. – Ты входи… А я скоро…

– Я уж здесь подожду, – отказалась старуха. – Спаси тебя Господь, Прасковья. Добрая ты. И внучка у тебя золотая… – Теперь голос Фроловны звучал почти радостно. – Буду и за вас тоже Господа молить…За то, что не дали злому делу свершиться, не побоялись…

В этот раз бабушка появилась совсем скоро. Пелагея знала, что икон на чердаке почти не осталось. С того дня, как к ним пришла мать Ивана, они были готовы к тому, что за иконами будут приходить, и уже не удивлялись. Каждый раз, отдавая очередной образ, бабушка писала, кому именно отдала, и готовила следующий. Словно знала, что и за ним тоже скоро придут. Пока она ни разу не ошиблась.

Увидев на крыльце бабушку, Фроловна вдруг закачалась и встала на колени прямо посреди двора, в осеннюю грязь. Пелагея кинулась к ней – поднимать. Но бабушка не дала, глянула строго и покачала головой. Трясущимися руками Фроловна приняла самый красивый и радостный, по мнению Пелагеи, образ Богородицы. Ей даже от одного названия делалось светло. Она любила повторять его, будто пробуя на вкус, и прислушиваться к ласкающим звукам. «Аз есмь с вами и никто же на вы»… Невыразимо прекрасная Богородица, и Младенец, раскинувший ручки, словно принимающий, прощающий и обнимающий весь мир…

Фроловна всхлипнула, трясущимися руками прижала к себе образ, закрыла глаза и постояла так какое-то время. Потом она поднялась с колен – бабушка и Пелагея поддерживали её под локти – и женщины обнялись как родные. Когда Фроловна уходила, бабушка запрокинула голову к небу и притянула к себе внучку. Так они стояли ещё очень долго.

1942 год

Пелагея посмотрела вслед женщине и оглянулась на бабушку. Выражение лица той было странным. Во всяком случае, Пелагея понять его не смогла. Не грусть, не радость, не удовлетворение, не боль… А всё вместе. Но разве может быть так?

Женщина уходила всё дальше. Шла неловко: сугробы намело большие, пышные, да ещё и ноша мешала. Позади скрипнул свежий снег. Пелагея, не оборачиваясь, поняла, что бабушка пошла в дом. Она даже знала, куда именно. И не ошиблась. Когда через пять минут она поднялась по шаткой лестнице на чердак, сразу увидела бабушку. Впервые за несколько лет на чердаке было почти пусто, только один образ стоял на вязаной салфетке в углу. Бабушка осторожно протирала его от пыли и негромко говорила:

– Вот и одна ты осталась… И не видит тебя никто… И никто, кроме нас с внучкой, не помолится. Затворница наша…

Пелагея

отступила назад и, стараясь, чтобы бабушка не заметила, спустилась вниз. Ей тоже казалось, что дом опустел. И она не знала, хорошо это или плохо.

Глава 13

Наши дни

После обеда бабушка ушла в село, по делам. Марина хотела подвезти, но Пелагея Васильевна не разрешила:

– Если в моём возрасте расслабляться, то это до добра не доведёт. Нужно себя в тонусе держать… – и, увидев весёлое изумление в глазах внучки, она подмигнула и ходко пошла по просеке в сторону села.

– Вот это бабушка у тебя! – восхитился Тимофей.

– Да уж, она у нас золотая. Такую поискать – не найти. Старая закалка. – Марина благодарно посмотрела на Тимофея. Ей было приятно сквозившее в его взгляде и тоне восхищение.

– А помнишь, ты мне про иконы рассказывала… Такую потрясающую историю…

– Конечно. Хочешь, я тебе последнюю, которая у бабушки осталась, покажу? Очень красивый образ…

– Хочу. – Тимофей подошёл к ней и обнял.

Марина запрокинула голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Подумать только, каким близким он стал ей за последние недели. И как она раньше жила без него? Права была Лера, давно нужно было перестать думать только об учёбе и работе. Хотя… Тогда она могла не дождаться Тимофея. Вот выскочила бы замуж за кого-нибудь не того…

– О чём ты задумалась? – Тимофей нежно отвёл от её лица волосы.

Какой же всё-таки у него голос. Неудивительно, что поклонницы без ума.

Марина улыбнулась и не призналась:

– Да так… Ничего интересного…

И правда, не говорить же Тимофею, что она умудрилась так сильно влюбиться. Да и не секрет это для него уже давно… Марина вытерла всё ещё влажные после мытья посуды руки льняным вышитым бабушкой полотенцем и потянула Тимофея за собой:

– Пойдём… Ты не представляешь, какая она…

На чердаке всё было по-прежнему. Обычно Марина, как только приезжала, сразу торопилась туда, а вот сегодня забыла. На миг ей стало стыдно, она виновато перекрестилась, поправила салфетку под иконой и негромко сказала:

– Вот она, наша Затворница… Бабушка её так называет…

Тимофей достал телефон и притянул Марину к себе, собираясь сделать селфи на фоне иконы. Она высвободилась, будто в шутку взяла у него телефон, сунула в карман его джинсов и с мягким укором во взгляде продолжила рассказывать:

– Это очень старинный образ. Бабушка считает, что он в нашем храме появился одним из первых. Когда-то ей об этом рассказывал последний из священников…

– Наверное, дорогой… – Тимофей с интересом исследователя разглядывал икону.

– Скорее – бесценный. Бабушка ждёт, когда храм начнут восстанавливать. Мечтает его вернуть.

– А как же остальные иконы, те, что разобрали женщины?

– Думаю, они так по домам и хранятся. Бабушка говорит, село у нас не горело с тех пор, так что не должны были иконы пропасть. Если только не продали в девяностые, когда жить не на что было…