Затворница
Шрифт:
В карих глазах дочери всколыхнулось смешанное со злостью изумление. Всё же она всегда больше любила Игоря, чем её, родную мать. И чем только он заслужил?
– Это он отдал тебе лучшие годы! – вспыхнула Лера.
Анжела Егоровна капризно надула губы и выпалила, желая обидеть дочь:
– И тебе!
Но Лера почему-то не обиделась, злость в её взгляде потухла, и она в кои-то веки согласно кивнула:
– И мне. Но я ему за это хотя бы безмерно благодарна и теперь стараюсь не мешать жить…
– А я, значит, мешаю… – Анжела Егоровна
– Мешаешь.
– Так вот ты как о матери! Я всё расскажу Игорю, и пусть он…
Лера нехорошо усмехнулась и твёрдо – Анжела Егоровна в её голосе вдруг услышала интонации Игоря – сказала:
– Не трогай его. Он далеко, и пусть там остаётся и занимается своей жизнью. А с остальным – решай сама. Я даже обещаю приходить к тебе в клинику и поить через трубочку после операции, но только оставь его и не проси у него денег.
– Ладно… – растерялась Анжела Егоровна. – Но где же мне тогда…
– Мам, я готова тебе всё отдать, но, боюсь, моих сбережений хватить максимум на полторы морщины.
Анжела Егоровна сразу же забыла об обидах и оседлала привычного конька:
– Во-о-от! – энергично протянула она. – А я тебе, что говорю, чуть ли не каждый день?! Проходят лучшие годы. А ты их бездарно тратишь на учёбу и работу. Вместо того, чтобы найти подходящего мужчину, удачно выйти замуж и…
– И содержать на деньги ни в чём не повинного человека тебя, мамочка! – перебила её невоспитанная и скептически настроенная дочь.
Разогнавшаяся Анжела Егоровна не сразу услышала сарказм в её словах и удовлетворённо поддержала:
– Вот именно!
Лера снова – уже во второй раз за один разговор! – как-то странно усмехнулась, коротко ответила:
– Не будет этого, – быстро покидала в сумку купальник и полотенце и ушла, махнув рукой.
Всё-таки взрослые дети – это сплошное наказание!
Анжела Егоровна даже и не подумала, что того, какой Лера была в детстве, она почти не помнила. И не по причине слабой памяти, а потому, что маленькую Леру воспитывал кто угодно – бабушка, отчим, родители её подружки. Марины – но только не родная мать. Той было не до этого. В этот неприятный для неё момент она искренне ощущала себя прекрасной матерью, несправедливо обиженной жестокосердной дочерью, и очень бы удивилась, попробуй кто-нибудь поспорить с ней.
Глава 11
Наши дни
Родной голос прозвучал неожиданно. Пелагея бросила тяпку и разогнулась. Марина уже почти бежала по тропинке, лицо её светилось от радости.
– Бабушка! Это я! Я не одна!
– Ты ж моя стрекоза! Приехала, родная моя! – Пелагея протянула руки и обняла свою любимицу.
За всю свою долгую жизнь лишь троих людей она любила так, что сердце замирало от счастья: Ивана, своего крестника Ромочку, давно уже ставшего Романом Филипповичем, и его дочку Мариночку. Но только Марину понимала, словно саму себя. Всё
Себя разменявшая девятый десяток Пелагея всё ещё никак не могла почувствовать глубокой старухой. Ей по-прежнему интересно и весело было жить. С таким же предвкушением радости, что и раньше, просыпалась она каждое утро. И жизнь никогда не обманывала её. Она ведь такая, жизнь-то. Если ты её любишь не за что-то, а просто так, если ты восторгаешься самыми незначительными дарами: красивым рассветом, первой весенней бабочкой, искрящейся снежинкой, серым бесконечным осенним дождём – то она всегда ответит взаимностью и даст столько поводов для тихой радости или слёз восхищения, что только успевай замечать.
Пелагея успевала. И тогда раньше яркие, а теперь выцветшие губы жарко шептали слова благодарности Тому, кто всё это создал. Да и как не благодарить? Ведь как права была бабушка: столько красоты вокруг…
Вот и Мариночка уродилась такая же: всё видела, всё подмечала, умела радоваться мелочам и этим была понятна и близка Пелагее. О лучшей внучке и мечтать не приходилось. Спасибо тебе, Господи… Пелагея привычно поблагодарила Бога и крепко прижала свою стрекозу к себе.
– Бабуленька, я не одна, – снова повторила Марина, поцеловав её ласково, и чуть отстранилась.
Тимофей, стоявший поодаль, шагнул вперёд. Пелагея близоруко сощурилась и радостно, как дорогому и долгожданному гостю, сказала:
– Здравствуйте!
– Добрый, – ответил Тимофей, которому всегда лень было договаривать приветствие.
Марина смутилась и зачастила:
– Бабуля, это Тимофей. Он музыкант, певец. Тимофей, это Пелагея Васильевна, моя любимая бабушка. Я тебе о ней много рассказывала.
– Музыкант – это хорошо, – одобрительно улыбнулась старушка. – Музыканты и певцы людям жить помогают.
Тимофей от похвалы чуть расслабился, заулыбался, но старушка вдруг глянула зорко и добавила:
– Если добрые песни поют. У вас добрые песни?
Растерянность промелькнула по лицу Тимофея:
– Ну… обычные современные песни… Я пока только начинаю…
Спасла Марина. Она в этот момент достала из багажника сумки с продуктами, закупленными в огромных количествах в магазине, и передала их Тимофею.
– Бабулечка, это к столу и тебе до моего следующего приезда. Чтобы ты сама из магазина не таскала. Покажи, пожалуйста, Тимофею, куда нести, а я пока остальное достану…
Тимофей подхватил сумки и выказал готовность нести их куда нужно. Но тут из леса вышли красивый старик с мальчиком лет одиннадцати.
– Доброго здоровьица всей честной компании! Бонжур! – поприветствовал старик. – Мон шер ами, Полин, мы тебе земляники принесли. А то отойдёт уж скоро, а ты, поди, и не поела. Бон апети!
Пелагея всплеснула руками, прыснула совсем по-девичьи:
– Да не надо, Фёдор Андреич! Собирал-собирал, спину свою больную гнул, а теперь мне принёс. Как я, по-твоему, есть ягоду, твоими горючими слезами политую, буду?