Затворник
Шрифт:
– Тебе чего надо?
– крикнул он.
– Ничего мне не надо - насмешливо ответила девушка.
– Просто, поздороваться захотелось.
– Ну здравствуй...
– "Ну здравствуй" - передразнила Пилу незнакомка В полумраке лестничного проема парень не мог ее толком разглядеть, но голос был молодой, звонкий и веселый - Здорово, если не шутишь, Пила-горюченец.
– А ты откуда меня знаешь?
– Кто ж тебя не знает!
– засмеялась в ответ девушка - Уже весь Струг только и говорит, какой к нам герой приехал!
– Да никакой я не герой...
– пробурчал Пила.
– Ох ты, скромный какой, вы поглядите на него,
– А ты кто сама?
– Я кто? Живу я тут, вот я кто.
– В людских, что ли, живешь?
– спросил Пила. На втором ярусе хоромины, где разместили дружину Смирнонрава, обычно жили княжеские отроки, на третьем - прислуга.
– В людских, да не как все.
– сказала девушка - У нас тут особые покои, не хуже боярских! Нам княжеские холопы самим прислуживают!
– Понятно. Слушай, ну мне идти надо, князь звал.
– Ух, важный какой!
– рассмеялась наверху собеседница - Князь его звал, да наверное, еще сам лично позвал. Ну иди, Пила-горюченец, иди до князя!
– Ладно, пойду...
"Интересно, какая она из себя? По голосу кажется, что красивая" - подумал почему-то Пила, когда выходил из хоромины.
На дворе слуги уже выводили оседланных коней из конюшен - и Рассветнику с товарищами, и Смирнонраву. Подвели коней и для Стройны - к самому княжескому терему. Приехал Волкодав, собирались большие бояре.
– А что стряслось-то?
– спросил Коршун.
– На восходной стороне к воротам приехали люди, которые уходили с князем в поход.
– сказал Рассветник - Княгиня велела таких, без особого разрешения в город не пускать, а сейчас сама поедет допрашивать.
– Всего-то делов?
– удивился Коршун - Какая нужда княгине к ним ехать? Нужно допросить - так самих бы сюда привели, здесь бы и допросили.
– Значит, есть нужда, раз сама едет, да еще и нам всем сказала при этом быть.
Собравшись, князь и княгиня - деверь и невестка, поехали со Струга по длинному мосту на восходную часть города. С ними вместе скакали еще дюжина бояр и слуг.
У ворот, где задержали беглецов, их дожидался Мореход. Тут же успела собраться немалая толпа народа, и прибывали еще и еще. Все торопились взглянуть на чудом спасшихся и узнать наконец толком, что и как случилось с войском, с ушедшими в поход мужьями, отцами и братьями.
Для княгини перед воротами отчистили от людей пятачок, обхватов в десять.
– Сколько их там?
– спросила Стройна Морехода.
– Шестеро, государыня!
– Хорошо. Один пусть спешится и заходит.
Через приоткрытые ворота прошел человек. Едва взглянув на него, Пила ужаснулся - так зияла пустота в глазах этого дрожащего, осунувшегося людского подобия! Какая черная колдовская сила смогла так изувечить человека! Бедняга едва переставлял дрожащие ноги и смотрел по сторонам диким рассеянным взглядом. Челюсть его ходила в стороны, словно он бормотал про себя что-то, руки тряслись и беспокойно растирали и царапали одна другую. Пройдя пять или шесть шаркающих шагов, он остановился, озираясь на собравшийся народ. Все молчали.
Вдруг взгляд бедняги уставился на Стройну. Человек мгновение посмотрел в глаза княгине, а потом вдруг разрыдался, осел с воплем наземь и ударил челом.
– Княгиня...
– стонал он, валяясь в пыли.
– Не бойся.
– сказала княгиня - встань, и говори, что видел.
Человек поднял голову, и чуть выпрямился, но с колен не встал.
– Светлая княгиня! Светлая...
– бормотал
– Говори толком! Кто ты, откуда?
– велела Стройна.
– Злыдни, светлая княгиня!
– закричал беглец, глаза его снова наполнились слезами - Огнем дышали в лицо... в глаза как ледяными иглами, на лету прямо мне в глаза... на кого только посмотрят - тот сразу каменеет! Все погибли... Нельзя с ними биться! Нету сил... Небо на землю уронили... на нас... молниями сыпали... ыкунов без числа со всех сторон... Нет такой силы... Не справиться...
– Нет, говоришь?
– спросила Стройна - Подойди-ка ближе. Мореход, помоги ему!
Мореход поднял с земли дрожащего боярина и подвел к Стройне. Княгиня с седла схватила бедолагу за бороду, и пристально посмотрела в его лицо. Беглец глядел княгине в глаза, и ничего больше не кричал, лишь громко всхлипывал.
– Значит, злыдень тебе огнем в лицо дышал, так говоришь?
– спросила княгиня злобно - Что ж ты не обгорел нисколько?! Я на твоей роже трусливой ни одного ожога не вижу, и борода целая! Или ты неопалимый!? Говоришь, превращали в камень взглядом? Что-то резво ты бегаешь на каменных ногах, раз из каильской степи здесь очутился!
– Светлая... Светлая...
– скулил несчастный. Оставив в кулаке Стройны клок бороды, он снова рухнул на колени, руками ухватился за стремя. Княгиня отпихнула его каблуком.
– Пес трусливый! Тебя пустыми мороками напугали, чтобы ты здесь других пугал! Позор земли! Мореход! Задери на него рубаху, да отсчитай плетей побольше - и в яму к остальным! Пусть остудит голову, тогда, глядишь, и расскажет все толком!
Мореход подошел к лежащему под конем человеку, и хорошенько поддал ему под ребра ногой.
– Вставай, щучий сын! Вставай, падаль! Эй, отроки! А ну растянуть его!
Бояре подняли беглеца из пыли - он не сопротивлялся, не просил пощады, только трясся, скулил, и лил ручьями слезы. Мигом его подвесили за руки к воротам, разорвали рубаху. Мореход закатал рукава, тут же слуги принесли и подали воеводе треххвостую плетку.
– Государыня-а-а-а-а...
– вопил привязанный.
Свистнула в воздухе плетка, и со звонким хлопком пересекла голую спину. Плач бедолаги в миг переменился на пронзительный поросячий визг... Баба рядом с Пилой охнула и закрыла руками лицо.
Мореход "отсчитывал" удар за ударом. Спина боярина-беглеца покрывалась разрезами, глубокими как от ножей, превращалась в нарубку для мясного пирога. Несчастный уже не кричал. При каждом хлопке плети из его горла выдавливался лишь стон, слабее раз от раза. Казалось, что дух по частям покидает тело...
– Сколько ж можно...
– всхлипнула женщина - Бедный...
Пила смотрел спокойно. Не беднягу, безумного от страха, полосовал сейчас Мореход на виду у города, нет! Ударами плети он бил и изгонял из города Страх. Это знал наместник восточной окраины, знала княгиня, понял и Пила. Человек, что был привязан к воротам, и другие подобные ему, бежали в город, полные страха, и несли его с собой. Несли внутри себя, точно болезнь, грозя заразить и погубить всех. Для Стройны признать сейчас беглеца невинным - значило объявить во всеуслышание о нечеловеческом могуществе врага, и допустить страх в город, посеять его и дать разрастись. Но осудить и наказать - значило объяснить все трусостью малодушного, который, спасая свою шкуру, бежал из боя и бросил товарищей на смерть. Беглец не был ни в чем виноват, но жестоко с ним обойтись было необходимо.