Затворники

Хэйс Кэти

Патрик рассмеялся, и я впервые заметила, что у него на щеках, под щетиной, видны неглубокие ямочки. Я удивилась, почему в этом доме с ним никто не живет – ни жена, ни семья, ни даже экономка. Здесь наверняка десятки комнат.

– Аруна, остановись, – сказал Патрик без тени предупреждения в голосе.

– Рейчел знает. – Аруна подмигнула.

Это было указание на то, насколько я не в курсе происходящего. Возможно, это было намеренное напоминание о том, сколько раз Рейчел пила «Негрони» на террасе у Патрика, о том, что она могла знать, как выглядел дом до реставрации. О том, что она знала Аруну еще в Йельском университете, она сама рассказала мне. И в то время как я в студенческие годы была обделена вниманием значимых преподавателей,

Рейчел уже была признана неординарной персоной, той, к кому следовало присмотреться. Я напомнила себе, что именно за этим в первую очередь и приехала в Нью-Йорк: чтобы переделать себя в кого-то наподобие Рейчел. В кого-то, кого люди воспринимают всерьез, в кого-то, кого я могу воспринимать всерьез.

– Вы слышали о том, что происходит в музее Моргана? – спросила Аруна. – В этом году в качестве темы была предложена история оккультизма эпохи Возрождения.

– Да, – сказал Патрик. – Я предложил им, чтобы Рейчел вела семинар по Таро.

Рейчел наклонилась ко мне и прошептала на ухо:

– Они отказали.

– Вместо нее выступать буду я, – добавил Патрик.

– Забавно, что после стольких лет утверждений, будто эта тема не стоит изучения, они решили вынести ее на обсуждение в то же самое время, когда вы работаете над выставкой о методах гадания… Не правда ли, Патрик? – Аруна откусила кусочек апельсинового кружка и задумчиво прожевала его.

– Что-то витает в воздухе, – произнесла Рейчел, делая глоток «Негрони», и твердый кубик льда звякнул о стенку ее бокала.

– А вы, Энн? – Аруна вытерла конденсат, капавший с ее бокала на платье. – Эти двое уже заставили вас уверовать?

– Боюсь, пока нет. – Я пыталась понять суть этих разговоров, понять то, почему Патрик и Рейчел, а теперь и Аруна, говорили о картах Таро и гадательных практиках так, будто это могло быть реальностью. Эти разговоры выглядели как шутка. Я беспокоилась, что это раскроется только тогда, когда я окончательно соглашусь поверить в невероятное. И все это, конечно же, ради того, чтобы посмеяться надо мной.

– Ах, еще нет? – переспросила Аруна. – То есть у нас еще есть время убедить тебя?

– Не нужно убеждать, – вмешался Патрик, который наклонился вперед в своем кресле, опершись локтями на колени и обхватив ладонями свой бокал. – Человек должен быть открыт для понимания процесса. Попытаться понять, почему эти практики имели такое значение. И почему они все еще могут иметь какое-то значение. Мы говорим о системах верований, которые сформировали нашу манеру говорить о судьбе даже сегодня. Возьмите Таро…

– Да, но Таро, – перебила Аруна, – стало частью оккультизма только в восемнадцатом веке. Прежде это была просто карточная игра. Что-то вроде бриджа, в который играла аристократия. Четыре человека, сидящие за столом, тасуют и сдают обычную колоду карт. И только после того, как в дело вмешался шарлатан Антуан Кур де Жебелен, карты Таро превратились в нечто более… – Она развела руками. – Мистическое.

– Жебелен, – сказала Рейчел, повернувшись ко мне лицом, – был печально известным плутом при французском дворе восемнадцатого века. И он предположил, что в создании колоды Таро участвовали египетские жрецы, использовавшие Книгу Тота, а не итальянцы пятнадцатого века. Разумеется, колода состоит из четырех мастей, как и наша обычная, плюс двадцать две карты, которые мы сейчас называем Большими, Великими или Старшими Арканами. Такие, например, как карта Верховная Жрица, которая раньше была Папессой.

По мере того как сумерки сгущались, я начала замечать вспышки света, которые двигались зигзагами, оставляя неоновые следы. Светлячки, озаряющие наш разговор осязаемой магией природы.

– На фоне увлечения Египтом, которое царило во Франции восемнадцатого века, – продолжала Рейчел, – и в атмосфере двора, любившего загадки и тайны, Таро получило совершенно другое применение. Но

я думаю, что до сих пор есть аргументы в пользу оккультного использования этих карт в пятнадцатом веке, особенно где-то в окрестностях Венеции, Феррары и Милана. Этот район был своего рода золотым треугольником для экспериментальных магических практик. Видите ли, мы знаем, что аристократы в первые годы Возрождения были увлечены древними практиками гадания – такими вещами, как геомантия и клеромантия. Так почему бы им не использовать карты? Доминиканцы были категорически против колод Таро. Мы знаем, что Генрих Третий обложил их налогом во Франции. Мы знаем, что в начале шестнадцатого века в Венеции кто-то был арестован за гадание на картах. И в исторических записях есть многочисленные указания на то, что карты Таро были поводом для громких скандалов – эту фразу, я думаю, мы можем трактовать по-разному.

Я перевела взгляд с нее на Патрика, который откинулся на спинку кресла, сцепив пальцы.

– И конечно, – продолжала Рейчел, – мы не можем рассматривать образы Старших Арканов – Луна, Звезда, Колесо Фортуны, Смерть, Влюбленные – без признания того, что повсеместный интерес к оккультизму в пятнадцатом веке в Италии мог повлиять на образы, если не на значение карт Таро.

В юности я ни за что не смогла бы поверить в то, что нечто вроде гороскопа или Таро может дать мне какие-то преимущества, показать очертания моего будущего. Такая вера была роскошью, которую я не могла себе позволить. И мне было слишком больно представить, что звезды могли предупредить меня о смерти отца, хотя я знала, что древние римляне с этим не согласились бы. Возможно, и эти трое тоже.

– Но, конечно, – заметил Патрик, – Рейчел пока не смогла собрать все необходимые материалы, чтобы доказать эту теорию. А многие из нас пытались сделать это.

В том, как он произнес «пытались», была какая-то резкость, ожесточение и обида. И я поняла, что этот проект принадлежал не только Рейчел, но и ему. Возможно, проект оказался провальным. Патрик при каждой возможности намекал, что тут кроется нечто большее, чем просто исследование, что-то реальное и осязаемое, а Рейчел все еще питала сомнения. Хотя я заметила, что она предпочитает не высказывать их при Патрике.

– Только подумайте, какую весомость это придаст сегодняшней практике – если мы узнаем, что существует колода карт пятнадцатого века, старинная колода… может быть, даже самая ранняя – которая использовалась для той же цели, – заключил Патрик.

– Но записей об арестах очень мало, – сказала Рейчел. – И еще меньше упоминаний о практике гадания.

– Возможно, записей об арестах и не могло быть, – заявила я, обретя голос. – Я не могу представить, чтобы Борсо или Эрколе д’Эсте арестовали кого-то за что-либо подобное в Ферраре. – Семья д’Эсте обосновалась в Ферраре в тринадцатом веке, они правили склонным к мистике и разврату герцогством, которое было столь же суеверным, сколь и амбициозным. – Я не могу представить, чтобы они подписали что-то подобное.

– Я тоже, – согласилась Рейчел.

Солнце опустилось в Гудзон, придав реке золотисто-черный оттенок, но Рейчел смотрела не на закат, а рассматривала меня, как будто увидела впервые. На ее губах играла благодарная улыбка.

– Пойдемте внутрь и покажем Энн, как это работает, – предложил Патрик, хлопнув себя ладонями по коленям и переключив внимание на Рейчел.

Все они поднялись, но я на миг задержалась в кресле, размышляя, что ждет меня внутри и хочу ли я знать, что именно они собираются мне показать. Слова Патрика, сказанные накануне, преследовали меня – «пришло время». Я чувствовала странную смесь сомнения и доверия – страх, что я не смогу принять веру, которую они так настойчиво пытаются мне внушить, и в то же время страх, что я смогу ее принять. Легче легкого. Когда Рейчел дошла до двери в гостиную, она обернулась в мою сторону, и тут же, как по команде, я встала и пошла за ней.