Заур 2. Заберу тебя себе

Шерр Анастасия

– Да, я слышала. Ты женишься на другой, – обрываю его идиотские оправдания, потому что сейчас он выглядит, как гребаное дерьмо. Заур Омаев не должен оправдываться. И никогда так не делал раньше. И хорошо, что не делал. Потому что это унижает. Причём не его, а меня. Чувствую себя сейчас какой-то жалкой нахлебницей, попрошайкой, всеми силами пытающейся выклянчить себе кусочек счастья. А я не хочу клянчить. Выпрашивать не хочу. Только не у него.

– Илан, ты не услышала главного. Я вернусь. Помнишь? Я всегда буду возвращаться, – встряхивает меня, продолжая удерживать за лицо. А мне плюнуть в его глаза бесстыжие хочется.

– Не надо возвращаться, Заур. Если ты на другой женишься,

не возвращайся. Я шлюха, да. И, может, мудрые люди были правы, когда говорили, что бывших проституток не бывает, но я не стану…

Он рот мне зажимает, свои челюсти сжимает до хруста.

– Я тебе говорил, чтобы больше не произносила этого, – долго смотрит на меня, а потом со стоном отпускает, выругавшись себе под нос. – Илан, у меня сейчас нет времени объяснять тебе, что и почему я должен сделать. И возможности такой нет. Не сейчас! Просто поверь мне! Доверься! И не уходи никуда. Здесь безопасно. Илан, они не позволят нам быть вместе, пока я не женюсь на той, которую они мне выбрали. Таков закон. Так надо.

Хватает сумку, ещё раз на меня взглянув, что-то хочет сказать, но тут же закрывает рот и спешит к двери.

– Если уйдёшь сейчас, это будет значить, что ты меня бросил, – последняя попытка дрожащим голосом, однако Омаев не реагирует. Молча уходит, плотно прикрывая за собой дверь, а его ключи остаются на тумбочке.

Утром меня находит тётя Нина. Всё там же, под дверью. Трогает за плечо, слегка тормошит.

– Иланочка? Что с тобой, девочка? Что?! Плохо?

Я открываю глаза, отстранённо улыбаюсь и медленно качаю головой.

– Мне уже давно плохо, тёть Нин. Так плохо, что душа наизнанку. А ему плевать. Он поиграл в романтику с похищением невесты, поиграл в семью и, вспомнив, что невеста-то – шалава, свалил. К той, что почище будет. От которой другими мужиками не воняет. Жениться он должен. Смешно, правда? – кривлюсь от подступающей к сердцу боли. Она волнами накатывает, иссушает, заставляет его корчиться. И это не унять. Никак не унять.

– Ты что?! Ты с ума сошла, такое говорить? Да ты у меня чище всех этих правильных, ясно?! И плевать мне, кто там что считает! Я бы на чистоплюев посмотрела, когда твой ребёнок загибается, а государство только руками разводит! Чиновничьи жирные хари только до отказа набивают, чтоб не исхудали, бедненькие! А на людей всем плевать! Сколько матерей-одиночек так мается, а? Знаешь? А я тебе скажу! Тысячи! Тысячи несчастных женщин! Так у них хоть дети здоровые! А случись что, они бы все туда пошли, куда ты ходила! И плевали бы на мнение всяких высоких сударей! И тебе должно быть плевать! – тётя Нина выдохнула и, в сердцах пнув свой сапог, попавший ей под ноги, села на полку для обуви, складывая руки на колени.

Я же, порядком охренев от её монолога, даже реветь перестала.

– Да ладно вам, не нервничайте…

– Ага! Сейчас! Под дверью она сидит, страдает! Нашла из-за кого! Тоже мне! А Заур твой ещё прибежит. В ногах будет валяться, когда поймёт, что другого счастья нет, чем любимую обнимать. А коль не прибежит, так и пошёл он в задницу. А что? На себя в зеркало глянь. Красивая девка. Вон какие мужики таскались. Тот же Альберт Станиславович. Не ровня твоему Зауру.

Я уронила голову в ладони, зарылась пальцами в волосы и изо всех сил потянула. Так, что корни затрещали. Не вовремя тётя Нина Банкира вспомнила. И так тошно, а тут ещё его лицо перед глазами. Как, должно быть, ищет, Кощея своего гоняет. А тот злой и весь в мыле, следы мои вынюхивает и глазёнками своими рыбьими высматривает. Почему-то вариант, где Альберт отпускает меня и забывает, я не рассматривала. Не тот он человек, чтобы такое оскорбление с рук спустить. Не простит, не проглотит.

– А

вы, значит, видели, как Заур собирался? – чувствую, как к щекам приливает кровь. Всё же трахаться в клубе, там, где тебя никто не знает, – это одно. И совершенно другое, когда свидетелями этому становятся члены семьи.

– Да ничего я не видела, – отмахивается тётя Нина, словно успокаивая меня. – Просто знала, что так будет. Он вспылил тогда, когда тебя увёз. И сам уже не рад. С одной стороны, жалко остолопа, да только тебе от того не легче, – резюмирует моя проницательная тётя Нина, а я соглашаюсь с ней, кивая. – Ты меня послушай, девочка. Я старая женщина уже, многое повидала. Ты к Альберту Станиславовичу лучше вернись. Он мужчина хороший, правильный. Он простит. А иначе что делать будешь? Да и Мариаше скоро на осмотр опять. А доктор-то один у нас. Другого такого найти сложно будет. Либо найдёт тебя сам, либо ты переиграешь всех этих товарищей. А теперь прекращай слёзы лить. Пойдём, завтрак приготовим. Скоро принцесса наша проснётся.

А я мурашками вся покрылась от одной мысли, что, и правда, вернуться придётся. Как я смогу? После всего, как? Но встаю, заставляю себя. Иду за тётей Ниной, упрямо глотая слёзы и ком в горле величиной с каменную глыбу. В одном она права на все сто. Я ради Марианны ещё и не такое выдержу.

ГЛАВА 11

Уходить было тяжело. Не мог смотреть в её глаза, по сердцу полосовало разочарование в них. Это последнее, что он хотел бы там увидеть. Чувствовал себя гребаным слабаком, сбегающим от проблем и бросающим любимую женщину на произвол.

Конечно, всё не так. Но объяснить ей не мог. Чтобы разыграть многоходовку, которую он распланировал, нужно, чтобы всё выглядело более чем натурально. А иначе нет смысла дёргаться. Тогда уж проще самому и её, и себя…

Илана, конечно же, его не поняла. Да и кто бы понял. Он сам себя не понимал, потому что творил несусветную дичь. Играть в такие игры с кланом – это самая настоящая глупость. Самая бредовая идея из всех, которые когда-либо посещали голову Омаева. Но раз уж решил, должен довести всё до логического конца. Конец, к слову, может наступить для него намного раньше, если затея провалится. Но как любит говорить Саид: удача рисковых любит.

Хоть и погибать Зауру жутко не хотелось. Не сейчас, когда только вкус жизни познал. С ней, с ведьмой этой, его околдовавшей. А в случае провала так и будет. И не соберут его костей лучшие ищейки клана.

– Я вылетаю в Грозный утром, – ещё раз взглянув вверх, на окна, за которыми сейчас, должно быть, плачет Илана, сел в машину и завёл двигатель.

– Отлично. Рад, что ты сделал верный выбор, Заур.

– Не забудь о том, что ты обещал. Пусть твои быки забудут о моей женщине.

– Уже забыли, – было слышно по голосу из динамика, как скалится довольный Мусаев.

– Джамал?

– Да?

– Если кинешь меня – я убью тебя.

– Довольно смелое заявление для того, чья жизнь в моих руках. Но я слово свое держу, Заур. Тебе не о чем переживать. Только больше не произноси таких слов. Я не люблю, когда мне угрожают. Жду тебя после свадьбы, брат. Совет да любовь, – Джамал сбросил вызов, а Омаев глухо застонал, откидываясь на спинку сидения.

Назад пути нет. Теперь только вперёд и до победного.

***

В Грозном его уже ждали. Не успел сойти с трапа, как тут же был окружён. Не то чтобы он не ожидал, но выглядело всё же дерьмово. Почувствовал себя каким-то арестантом. И хоть вели себя ожидающие крайне тактично, но напряжение витало в воздухе, Заур им буквально дышал.