Завеса

Баух Эфраим Ицхокович

В двадцать четыре года он стал доктором Массачусетского технологического института. Одним из руководителей его доктората был Норберт Винер, отец кибернетики.

Открытие Шеннона в области теории мировой связи просто не подается оценке по своей важности. Это он, вероятнее всего, ввел понятие «бит», что в переводе с английского означает частицу, кусочек, щепотку, определяющую единицу информации – 0 и 1.

В игре-загадке человек пытается наводящими вопросами определить скрываемый предмет или понятие. Вопросы эти простейшие – «да» или «нет».

Но на их язык можно перевести миллионы понятий и предметов.

Открытие Шеннона стало основой всей современной компьютерной технологии вплоть до гигантских по объему информации суперкомпьютеров.

Был он человеком эксцентричным, запирался на целые дни в своем кабинете, а по вечерам катался по университетским коридорам на одноколесном велосипеде.

Можно сегодня с уверенностью сказать, что формула Шеннона, определяющая объем информации при ее передаче, влияет на нашу каждодневную жизнь больше, чем знаменитая формула Эйнштейна, связывающая массу и энергию.

Влияние Шеннона, говорил Берг, ощущается в теории языка, что особенно близко Орману, в разработке искусственного мышления и вообще работы мозга, в теории шифров и кодов, которая должна была бы заинтересовать больше всего, конечно же, Цигеля и, быть может, даже спасти его, но не тут-то было.

Именно Шеннон впервые указал на глубокую связь между информацией и энтропией, о которой Орман столько дискутировал с Бергом.

По Шеннону любая смесь, салат обладают минимумом информации. Сама природа стремится к хаосу, то есть минимуму информации, и только упорядоченность способствует извлечению максимума информации. Благодаря выкладкам Шеннона химики и биологи изучают феномены газов, жидкостей, кристаллов, а биологи создают алгоритмы, с помощью которых им удается расшифровать цепочки нуклеиновых кислот в генах.

После этого рассказа, надолго ошеломившего Ормана, он длительное время не притрагивался к рукописи книги, пытаясь переварить свалившуюся на него информацию из уст глубоко религиозного Берга, настолько вникшего в области, казалось бы, не имеющие отношения к религии.

Но, оказывается, у всего этого было один корень, которого коснулся именно Берг.

Удивительно было другое: Берга увлекала эксцентричность Шеннона.

Тот, к примеру, сконструировал робота, который мог одновременно жонглировать двадцатью тремя кольцами, шарами и палками.

Окончательно размягчившись, Берг стеснительно признался Орману, что тоже пытался сконструировать нечто подобное.

И все же, долго после рассказа Берга о Шенноне, Орман не мог избавиться от четырех строк Мандельштама, столь остро и болезненно передающих состояние его, Ормана, души:

Осенний сумрак – ржавое железоСкрипит, поет и разъедает плоть…Что весь соблазн и все богатства КрезаПред лезвием твоей тоски, Господь!

ОРМАН. 2003

Молниеносный

миг судьбы

Уезжая в Израиль, Орман оставил немалое число рукописей из страха, что не пропустят, а, прочитав, засадят. В затмении суетного отъезда не помнил даже, у кого их оставил.

Но однажды, как из прошлого, неизвестного по имени и по адресу, короче, из Америки получил пакет. Это были оставленные им бумаги.

Вот тебе и сказка о бутылке, брошенной в море. Ведь надо было найти его адрес в Израиле и, не называя себя, прислать эти записи.

Это – как золотое руно, само приплывшее к Язону.

И вот, русский оригинал книги «Эллиптическое и апокалиптическое» завершен.

Перевод книги на французский язык, сделанный самим Орманом, также готов и принят к печати парижским издательством.

Ощущая опустошение после стольких лет напряженного труда, Орман вспоминал, как разбирал бумаги, переданные через голландское посольство в Москве, легшие в основу этой книги.

Разбирал в новом не угрожающем свете дня и ночи.

Это было событие, отмечающее начало его истинной свободы.

Вспоминал удивительное чувство: оказывается, новое место жизни расколдовало все эти бумаги – сняло с них проклятие запрета, пахнувшего решеткой.

И вот – книга написана.

В это трудно поверить, но это так.

Странный сюжет, явно с элементами мегаломании, уничижения и высокомерия, развивался в эти минуты перед Орманом.

Сидит человек, открывший тайну Сотворения мира.

В беспредельной жажде поведать это миру, написал книгу.

Но, вот же, собираясь отдать ее в печать, он внезапно понимает, что никому это не нужно, что он выставит на посмешище свое самое сокровенное.

И тогда он оплачивает типографские расходы и сжигает тираж.

Но всегда в типографии заваляется несколько экземпляров. Их затем, в груде хлама, отдадут старьевщику, который продаст все это за гроши продавцу на Блошином рынке.

И всегда найдется сумасшедший библиофил, выудит книгу, пленится ее древностью, но ничего в ней не поймет. И будет она у него желтеть и пылится.

Тем временем мир приблизится к разгадке Сотворения.

И тут обязательно внук или правнук библиофила прочтет пожелтевшую от времени книгу, будет потрясен, возвестит об этом городу и миру.

Никто не поверит, но уже научно будет возможно проверить возраст книги.

Потрясению не будет предела.

Но о чем это говорит и почему это потрясает?

И что это даст автору кроме потрясения человеческой глупостью и странной печали от чувства сладкой мести по ту сторону жизни?

Неужели слава человеческая – пустой звук, но желание ее – ненасытно?

Только Бог мог надиктовать Моисею Книгу, заранее зная неисповедимость путей ее возникновения до Сотворения мира, как предварительного его плана, без которого мир этот никогда не выберется из первобытного хаоса.