Завеса
Шрифт:
Последнее наставление он получил от главного босса, руководителя второго отделения внешней разведки генерала по кличке Владимир. После ульпана ушлому Калмановичу удалось стать функционером Рабочей партии Израиля МАПАЙ. Он даже пару раз встречался с главой правительства Голдой Меир. Службе безопасности не очень нравилось это сближение молодого репатрианта с верхушкой Рабочей партии, и все же контрразведка смотрела на это сквозь пальцы.
«В течение пяти лет, – писалось в газете, – он стал миллионером, у которого была вилла в Афеке, квартал в северном Тель-Авиве, дом в Монте-Карло и квартира в Лондоне. Неясно, каким
С этим Цигель был абсолютно согласен, перечитывая без конца эти строки. Платят мало. Так вот.
Но какую информацию требовали кураторы от Калмановича? Оказывается, они возложили на него миссию – найти контакты с израильской службой разведки с целью собирать информацию об учреждениях и общественных организациях, которые занимались антисоветской деятельностью, и его работа в отделе пропаганды Рабочей партии виделась им верхом достижений.
Но ведь этим занимался и Цигель, и это было лишь небольшой частью его информации. Главным было все то, что он, рискуя головой, добывал на военно-воздушной базе. Выходило, что он может получить гораздо больший срок, чем Калманович.
Самое невероятное, что у того не нашли никаких вещественных доказательств. Все основывалось лишь на вырванном от него признании.
Слаб оказался, курилка. Давили, видно, сильно, он и раскололся. Рассказывал о своих встречах в Восточном Берлине с высокими чинами КГБ, но это вовсе, по мнению газеты, не говорило о важности Калмановича. Просто, таким образом, Советы привечали своих клевретов из органов поездками за границу, что в те годы считалось немалой наградой.
В мае 1987 года Калманович был арестован в Лондоне.
После десяти месяцев процесса при закрытых дверях, Калмановича осудили на 9 лет тюремного заключения.
Неотступная тревога
Все, что начало твориться в мире, с которым Цигель был напрочь связан пуповиной, подступало комом к горлу Цигеля, словно некто невидимый, но весьма ощутимый, планомерно душил его, оставляя лишь маленькую щелку для дыхания.
Жернова времени вершили свое дело.
Наступил год восемьдесят девятый.
Шквалом сместило и смяло карту Восточной Европы. Стена, которая тщилась стать вровень с Кремлевской и Китайской, рухнула. Кто-то вспоминал слова молодого Ленина: «Стена-то гнилая, ткни, и развалится». Орман отлично знал эту гнилость: прежде чем рухнуть, погребла она под собой десятки миллионов жертв.
Дымились развалины империй.
Открывались святая святых – алтари диктаторов самых, что ни на есть «народных»: ничего нового, опять золотые дворцы в стиле Нерона. Чаушеску дряхлым стариком, вместе с женой, доковылял с трудом до какой-то невзрачной стены, у которой был застрелен, как блудный пес.
События шли в прямой телевизионной трансляции, в реальном времени, более того, в цвете, тут же на глазах становясь историей.
Ошеломленный мир смотрел, как туристы растаскивают на сувениры каменную крошку Берлинской стены.
Более всего потрясало, что в этом гибельном апокалиптическом мире человек ухитрялся
Цигеля невозможно было оторвать от газет и телевизора.
При этом, с какой-то отчаянной активностью он продолжал собирать данные и фотографировать все, что попадалось под руку и по его мнению было значительным.
Первого мая тысяча девятьсот девяностого Еврейское Агентство объявило о рекордном числе евреев, прибывших в Израиль. Второго мая в Андижане вспыхнул погром. Разграблено было около ста магазинов, подожжены тридцать две квартиры, принадлежавшие евреям. В следующий раз будем убивать евреев, – грозились погромщики.
Двенадцатого декабря глава правительства Израиля Ицхак Шамир встретился в Вашингтоне с министром иностранных дел СССР Шеварднадзе.
Двадцать шестого декабря было официально объявлено о всестороннем восстановлении дипломатических отношений между Израилем и СССР.
Дело казалось неслыханным: к концу года в Израиль приехало двести тысяч репатриантов.
Цигель пытался это обсуждать с Орманом, зайдя к нему как-то вечером. Цигеля почему-то особенно поражало, что часть репатриантов плывет на кораблях из Одессы через Босфор и Дарданеллы.
Орман же отвечал на это явно загадочно и даже как-то пугающе:
«Чтоб дух витал над водами – необходим ковчег».
– Просто какая-то лестница Иакова, – пытался Цигель быть на уровне Ормана, – но ведь и опасно. Сколько шпионов может сюда пробраться.
Ответ бросал Цигеля в дрожь:
– Лестница может вести к Богу, но и на виселицу. Знаете, я заметил, что в последнее время у вас одышка. Постоянная нехватка свежего воздуха гонит человека днем и ночью, заставляет все время куда-то бежать.
– Я вам говорю об опасности массовой репатриации, а вы мне о нехватке свежего воздуха.
– Шпионы были, есть и будут, потому что любовь и голод правят миром, а все остальное выдумано человеком, когда он сыт, бдит и между ног чудит.
– Кого вы так сосредоточенно рассматриваете?
– Это снимок венгерского еврея Георга Лукача, знаменитого критика-марксиста. Но я не его рассматриваю, – сказал Орман. – Меня интересуют лица на втором и третьем плане, мимолетные гримасы человеческой плоти, вечно толпящийся, глазеющий человеческий фон, их нескрываемое любопытство, жажда отметиться на фото, вспышкой остаться после своего исчезновения в небытии, в котором они, по сути, и обретаются. Я думаю, желание пребывать в таком небытии может быть мечтой лишь крота-шпиона, заушателя, осведомителя. С одной стороны, он должен раствориться, испариться, обратившись целиком в слух и глаз. С другой же стороны, – жить в вечном страхе: умереть под забором или сгнить в тюрьме, и быть похороненным под камнем с надписью «Неизвестное лицо».
– Ну, и фантазии у вас, скажу вам, – хрипло сказал Цигель, лицо которого покрылось бледностью и потом.
– Вы себя плохо чувствуете?
– По моему, отравился, – Цигель быстро ретировался домой, так и не сказав, зачем пришел. Может, и вправду Орман о чем-то догадывается: слишком часто в последнее время говорит о шпионах. Хотя на этот раз разговор о них завел сам Цигель.
Все эти перлы Ормана Цигель тут же, придя домой, записывал и аккуратно вносил в досье, собирая материал на соседа, вырезая его статьи из газет и копируя их в библиотеке.