Завещание алхимика
Шрифт:
Захотелось немедленно уйти. Бежать домой, закрыться на все замки, упасть в кровать и забыться до утра тяжелым сном без сновидений. Но Вера представила себе пыльную унылую квартиру, где засохли все цветы, где даже телевизор сломался, а потом представила, каким взглядом посмотрит на нее Дмитрий Алексеевич Старыгин, и решилась.
– Я могу войти? – спросила она дрогнувшим голосом.
– Да, конечно! – Янина очнулась от своих мыслей и посторонилась.
Как ты? – спросила она, отвернувшись к вешалке.
– Плохо, – неожиданно честно ответила Вера. – Очень плохо.
– А чего же ты
И Вера поняла, что сказала она это не от равнодушия и не из злорадства, а просто так, как есть на самом деле. Было бы странно, если бы Вере сейчас стало хорошо и весело.
– Чаю хочешь? – спросила Янина, направляясь на кухню. – Надо зеленый пить, да я его терпеть не могу.
– Я тоже, – согласилась Вера.
– Рассказывал мне Аркадий Петрович о той картине, – заговорила Янина, разлив по чашкам душистый чай, от крепости он казался темно-вишневого цвета, – значит, ценная оказалась…
– Шестнадцатый век, неизвестный итальянский художник, – поддакнула Вера, – а если про нее подробности узнать, то можно атрибуцию провести. Имя художника установить…
– Жалко, мамы нету, – вздохнула Янина, – а я что помню? Квартирка на третьем этаже занятная была. Четыре комнаты, жильцов полно. Я-то в этом доме с детства живу, раньше все подолгу жили даже в коммуналках, это теперь норовят поскорее съехать. В общем, в одной комнате жил там Вовка Березкин с родителями, мы во дворе встречались. Но домой он никого из ребят не приглашал – в комнате тесно. А в коридоре играть соседка не разрешала, Саломея Васильевна. Ух, и злющая была баба, прямо ведьма! Детей просто ненавидела, и не скрывала. Знаешь, другие сюсюкают, приговаривают, а глаза злые, ребенок-то все заметит. А эта так прямо и заявляла, что все дети – паразиты, только кровь из родителей сосут, толку от них потом – ноль, в старости ни за что не помогут. Причем у самой детей никогда не было.
– Ясное дело, раз она их терпеть не могла, – ввернула Вера.
– Там еще летчик жил с женой, потом, когда Саломея умерла, им вторую комнату отдали, потому что ребенок родился, а в последней, угловой, комнате – старик Яков Романович. Вовка говорил, что фамилия у него какая-то немецкая, а Саломея, когда ругалась, называла его не Яков, а Якоб, и еще говорила, что отчество ему не положено, и папаша его был не Роман вовсе, а Ромуальд. Но соседи ее не больно слушали, она много разного кричала.
– А как бы его фамилию вспомнить? – снова несмело спросила Вера.
– А зачем тебе? – Янина пожала плечами. – Этот самый Яков Романович умер лет двадцать назад. И картина могла принадлежать только ему, потому что когда Саломея померла, дядя Саша, летчик-то, всю ее мебелишку на помойку вынес – одни клопы, говорит, огромные, как бегемоты, и больше ничего ценного. Вовка рассказывал нам во дворе, что Яков Романович никого в свою комнату не пускал, и перед дверью у него платяной шкаф стоял, двустворчатый, так что не получалось из коридора ничего рассмотреть. Ну, мальчишка-то, ясное дело, везде пролезет, Вовка раз улучил минутку и забежал в комнату, когда Яков на кухню за чайником отлучился.
Красота там, говорил, разные картины на стенах висят и еще какие-то интересные штуки. Яков тогда здорово ему уши надрал, когда вернулся.
– Все-таки
– На что жил? – Янина задумалась. – Он старый очень был, сколько его помню – всегда старый, лет девяносто, наверное, а то и все сто. Так что нигде не работал, жил скромно, да никто особо и не интересовался, на что он там жил… Он вообще нелюдимый был старик, с мамой моей во дворе здоровался, конечно, о погоде иногда беседовал. Ну и меня отличал из всех детей…
«Понятно почему», – подумала Вера, вспомнив, какой красавицей была Янина в юности.
Янина молчала, помешивая ложечкой остывший чай. Глаза ее затуманились воспоминанием. Вот она тряхнула головой, сверкнула глазами и поглядела на Веру в упор.
– А, ладно, – решительно сказала она, – вот если хочешь знать, то это Яков Романович меня с мужем познакомил.
– С мужем? – удивилась Вера. – Ах да, у тебя же муж был…
– Не у тебя одной, – зло прищурилась Янина, и Вера вздрогнула.
– Мы во дворе и познакомились. Иду как-то и встречаю Якова Романовича, а с ним – парень такой… вроде бы ничего особенного, а что-то в нем есть…
«Это как раз в то время было, когда она Игорю от ворот поворот дала! – с внезапной злостью подумала Вера. – Игорь ей плох оказался, а в этом, видите ли, что-то нашлось…»
– Короче, что тут рассказывать! – Янина уловила ее настроение. – Вадим старику каким-то дальним родственником приходился, седьмая вода на киселе. Но старик его привечал отчего-то, к себе приблизил. Нас познакомил… Только я все равно доверием у старика не пользовалась, даже когда замуж вышла. Жили мы отдельно, Вадим тоже у него бывать перестал, поссорились они, кажется, я не знаю. А потом Яков Романович умер.
– Умер? – вскинулась Вера. – От старости?
– Да нет, вроде бы убили его… – поморщилась Янина, – соседей таскали, только никто ничего не видел. Я тогда в этом доме не жила, подробностей не знаю. Да в то время мы вообще в Таллин с мужем ездили, все отношения налаживали…
– Ну и как, наладили? – не удержалась Вера.
– Ты же знаешь, что нет! – Янина повернулась и рыкнула, как пантера, готовясь к прыжку.
– Извини! – Вере стало стыдно.
– Как умер старик, так Березкины комнату его заняли, – сказала Янина после продолжительного молчания. – Вовкина мамаша такая выжига, вещи старика выбрасывала потихоньку, шкаф прямо в комнате распилила и ночью вынесла, чтобы никто ничего не видел, боялась, что родственники права предъявят потом. А картину выбросить не решилась – сразу узнают, что старика имущество, она и сунула ее, видно, на антресоли да и забыла потом про нее.
– А что же этот, твой-то муж ничего не предпринимал?
Янина подняла глаза, в которых Вера увидела вдруг и тоску, страх и безысходность.
– Я про него слышать не хочу, – тихо сказала Янина, – и вспоминать тоже. Хорошо, что он умер.
– Кто – этот самый старик, из квартиры на третьем этаже? – изумилась Вера.
– Нет, муж мой бывший, Вадим Вересов. Разбился на машине пять лет назад. Насмерть…
Вера молчала, придя в ужас от этих слов. Радоваться смерти человека, пусть бывшего, но мужа… Ей стало жутко.