Завещание алхимика
Шрифт:
Он увидел догорающий огонь в камине и длинный ящик, обитый черным бархатом. Гейни знал, что в таких ящиках зарывают в землю старых людей, когда они всем надоедят своими причудами. В ящике лежал какой-то старый неподвижный человек. Но это его не очень интересовало.
Гораздо больше заинтересовали мальчика игрушечные солдатики, сваленные кучей под столом. Это были замечательные солдатики в форме одного из полков его батюшки господина герцога – синие мундиры, желтые ремни перевязей, высокие кивера. Те, что
Самое настоящее сокровище!
Гейни аккуратно собрал солдатиков, распихал их по карманам своей нарядной бархатной курточки и поскорее ушел, пока никто из взрослых его не хватился.
Дмитрий Алексеевич тоже плохо спал этой ночью, ему не давала покоя одна странная мысль. На интерьере комнаты в доме на Кирочной он видел в кабинете нишу. А когда они с Лидией находились там, никакой ниши не оказалось. Маловероятно, что ее просто замуровали, дизайнер не решился бы оставлять столько пустого пространства. Стало быть, или в нише находится встроенный сейф, или же ее замуровали гораздо раньше. Причем, очень возможно, сделал это тот самый основной, если можно так выразиться, хозяин комнаты, который жил в ней много лет. Последующие хозяева, по рассказам Веры Антоновны, были людьми малокультурными, жадными и ленивыми, они и обои-то в комнате лет десять не переклеивали, а не то что нишу замуровать!
К утру, проворочавшись без сна, так что возмущенный кот Василий ушел спать под письменный стол, Дмитрий Алексеевич принял решение. Он должен разглядеть как следует нишу в кабинете квартиры на Кирочной. Если повезет, он поговорит с хозяином или с экономкой, расскажет все честно. Если хозяин заявит, что в нише ничего не было до ремонта – что ж, тогда Старыгин извинится и уйдет. Что он станет делать, если нишу заделал прежний хозяин, Старыгин не уточнял даже в мыслях, понадеявшись на свою интуицию.
Дмитрий Алексеевич свою интуицию очень уважал, относился к ней с трепетом, лелеял ее. О его интуиции ходили среди сослуживцев и коллег легенды. Вот и сейчас интуиция подсказывала ему, что если есть в заделанной нише тайник, то вполне может в нем храниться картина – та самая, вторая часть диптиха. Очень просто: если бы по смерти старика на стене остались две картины, то соседи сунули бы на антресоли обе. Могли, конечно, выбросить, но тогда тоже обе. Так что можно предположить, что старик зачем-то спрятал вторую картину при жизни, вот ее и не нашли. При мысли о том, что он получит диптих неизвестного итальянского мастера шестнадцатого века, у Дмитрия Алексеевича замирало сердце, и руки не дрожали только благодаря профессиональной выдержке.
Подходя к дому на Кирочной, Старыгин задумался – как он попадет внутрь? На этот раз номер с осмотром квартиры не пройдет, в лучшем случае экономка его просто прогонит, так что придется выдумать какое-нибудь другое объяснение…
Однако ничего придумывать не пришлось: дверь подъезда была широко распахнута, и смуглые дети степей в заляпанных краской комбинезонах вносили в дом мешки с цементом и строительными смесями из
Подумав, что будет решать проблемы по мере их поступления, Старыгин проскользнул внутрь вслед за одним из гастарбайтеров и взбежал на третий этаж.
Сверху доносился оглушительный грохот, треск, звуки работающих перфораторов: на четвертом этаже полным ходом шел ремонт. Именно туда гастарбайтеры таскали свою поклажу.
Дмитрий Алексеевич нажал кнопку звонка, выждал какое-то время.
Ему никто не открывал, но это было вполне объяснимо: в таком грохоте экономка вряд ли услышала бы мелодичную трель звонка.
Старыгин позвонил еще раз и машинально подергал ручку двери.
Как ни странно, она оказалась не заперта.
Он открыл дверь и заглянул в прихожую.
Из глубины квартиры доносились какие-то мерные тяжелые удары.
«Неужели эту квартиру уже успели продать и здесь тоже начинают ремонт? – подумал он, прикрывая за собой входную дверь. – Да нет, быть не может! Вся мебель на прежних местах, даже ковры не убраны…»
Он не успел додумать свою мысль, потому что увидел приоткрытую дверцу шкафа-купе, из-за которой торчала женская нога в мягкой домашней тапочке.
Старыгин шагнул вперед, откатил зеркальную дверь в сторону… и попятился: в шкафу, под аккуратно развешанной одеждой, полусидела домоправительница.
Глаза ее оставались широко открыты, но в них не было обычного для этой женщины выражения служебного рвения и непреклонной строгости. В них не было вообще никакого выражения. Глаза казались пустыми и мертвыми.
Дмитрий Алексеевич наклонился над неподвижной женщиной, прикоснулся к ее шее, чтобы проверить пульс… и тут же в ужасе отдернул руку: пульса не было, а на шее отчетливо виднелись страшные лиловые синяки.
Экономка была задушена, задушена с невероятной силой и нечеловеческой жестокостью.
Старыгин выпрямился, прислушался.
Из глубины квартиры по-прежнему слышались глухие удары. Они терялись в грохоте, доносящемся сверху, в оглушительных звуках ремонта, и неудивительно, что никто, ни охрана, ни соседи по дому, не обращал внимания на эти удары.
Теперь он более точно определил их источник: эти подозрительные звуки раздавались в хозяйском кабинете, то есть в бывшей комнате Якова Романовича…
Забыв на время о покойной экономке, Старыгин несколькими стремительными шагами пересек коридор, рванул на себя дверь кабинета и замер на пороге…
Шторы на окнах были задернуты, в комнате царил таинственный полумрак. И в этом полумраке Дмитрий Алексеевич увидел высокую фигуру с кувалдой в руках. Этой кувалдой неизвестный раз за разом наносил удары по стене в том самом месте, где, судя по рисунку Михаила Волкова, прежде находилась ниша.
В стене уже образовался пролом, и человек с кувалдой мощными ударами расширял его.
Почувствовав чужое присутствие, человек настороженно замер и обернулся.
Сквозняк слегка раздвинул шторы, в образовавшуюся щель хлынул золотистый поток света, осветив человека с кувалдой, как свет рампы освещает актера на краю сцены.