Завещание барона Врангеля
Шрифт:
— Напрасны ваши волнения. Казаки хитры. Где мы их не увидим, там они нас все равно заприметят. Однако вы сопровождаете меня словно под конвоем. Это может их смутить. Оставшись один, я скорее нашел бы своих товарищей.
— Ни в коем случае! Вы хотите меня погубить?
— Как знаете… Экая напасть, ваше благородие! Только что я их видел… Стойте здесь, а я в момент договорюсь с казаками и призову вас к себе.
Не успел егерь что-либо возразить, как есаул был таков. Какое-то время Иванов видел его мелькавшую шляпу над головами торговок,
Санкт-Петербург, 20 октября 1826 г.
Вчера Николай получил записку от петербургского митрополита Серафима. Его преосвященство сообщал, что третьего дня к нему из Вологды поступил пакет, внутри которого был другой, предназначавшийся «по секрету» императору. Только что Николай ознакомился с содержимым этого послания. Недолго думая, он в ярости бросил письмо на пол.
— Доколе сумасшедшие будут преследовать меня доносами?! — визгливый голос Николая нарушил тишину дворцового кабинета. Вслед за тем император рванул стоявший на столе колокольчик…
— Дибича ко мне! Срочно! — приказал он вошедшему флигель-адъютанту. Офицер хотел поднять оброненное императором письмо, но, увидев на лице Николая свирепую гримасу, сделал «кругом».
Дибич недоумевал: зачем император вызвал его к себе, коли со времени их последней встречи прошло менее суток. Войдя в царские покои, начальник Главного штаба понял, что Николай в прескверном настроении. В его глазах Дибич уловил беспокойство, свойственное скорее простому смертному, нежели монарху.
И впрямь, Николай начал разговор как равный с равным:
— Я пригласил тебя, Иван Иванович, по делу совершенной секретности. На карту поставлено больше, чем репутация… Хочу поговорить именно с тобой, ибо в те дни ты действовал, как мне кажется, исключительно по долгу присяги!
Николай взял Дибича за локоть и проводил вглубь кабинета, где они оба сели на диван.
— Скажи, генерал, возможно ли, чтобы разум оставил сразу столько людей?.. Можешь ли ты поручиться хотя бы за себя? — Он испытующе посмотрел в глаза Дибичу. — Был ли ты во здравии у смертного одра брата?
Дибич ожидал худшего, и теперь у него отлегло от сердца. Он давно заметил: император болезненно пристрастен к слухам о насильственной смерти Александра. Некоторым образом в этом был повинен сам Дибич, не упускающий случая, чтобы информировать Николая об очередной листовке, в которой так или иначе муссировалась таганрогская трагедия.
— Ваше величество, полагаю, здоровее меня в те дни не было человека во всей армии. Помнится, под Балаклавой я простоял на ветру без бурки целый час — и хоть бы что!
Николай покачал головой.
— Нет, Иван Иванович, я не о том… Чужие края, климат… смерть Саши… Согласись, все это тяжко для ума! И это письмо… Почему ты столь скупо изложил в нем
— Князь Волконский сделал это допрежь меня, — хотел было оправдаться Дибич, но император перебил его:
— При чем тут князь! На-ка вот лучше почитай…
Дибич ознакомился с письмом, полученным Николаем от Серафима.
— Абсурд! — император был явно расстроен. — Какой-то казак знает про «это» больше, чем весь штат придворных!
— Ваше величество, этот есаул был арестован мной еще в Таганроге, но, к сожалению, бежал… Я тогда же доложил о происшедшем его высочеству в Варшаву, — Дибич врал напропалую, считая, что Николай не придаст значения такой мелочи.
— Константину? — Николай пытался уразуметь, какое отношение ко всему этому имеет отрекшийся от престола брат, словно позабыл, что в недавнем прошлом сам присягнул ему как законному наследнику престола.
— Ваше величество, — продолжал Дибич, — измышления казака о таганрогских событиях не стоят выеденного яйца. Что касается другой части доноса, то в ней есть резон. Атаман Матвеев — плебей! — Дибич обрадовался случаю попрекнуть предводителя черноморских казаков в низменном происхождении. Заодно и уйти от щекотливой темы.
— Дался тебе сей атаман! Наши родовитые офицеры из Гвардии, чьи титлы идут почитай с рюриковых времен, показали себя под перстом великого Петра наихуже презреннейших из холопов! Я знаю: казачьи старшины самочинно жалуют себя казенными землями. Надо бы заняться ими, да все недосуг. Казаки — само собой, но есаул это особо! Ты, кажется, со мной не согласен?
Дибич не хотел впутываться в дело очередного доносителя. Его интересовала интрига куда более значительная. В Главный штаб поступили сведения о том, что генерал Ермолов по-прежнему благоволит к декабристам, а посему стоит ли ему и далее оставаться в должности командующего Кавказом — тем более что после известных событий гуда был отправлен крамольный Черниговский полк и полк, сформированный целиком из восставших солдат и офицеров.
Пока Дибич размышлял таким образом, Николай взял со стола тисненую золотом папку, куда дежурные офицеры ежедневно клали для ознакомления документы, и вынул из папки очередную бумагу. Дибич понял, что Николай не отпустит его за просто так.
— Давеча мне доставили еще один пасквиль… Прочти-ка его вслух, а то, я вижу, тебе нейдут на ум мои подозрения!
Дибич принял из рук императора лист, на котором в левом верхнем углу была сделана приписка: «Иван Соколов, 40 лет, уроженец Нижегородской губернии, из церковников. Капитан лейб-гвардии Казачьего полка. За упуск арестантов из гарнизона в 1808 г. бит шпицрутенами. В 1819 г. разжалован в рядовые за дурное поведение».
Дибич глянул мельком на императора. Тот стоял, опершись мощными ягодицами о край стола. Руки его лежали на груди крестом.