Завещание Джона Локка, приверженца мира, философа и англичанина
Шрифт:
После 1688 г. официальной политикой англиканской церкви была провозглашена борьба с аморализмом, дебоширством и «содомией», под которыми подразумевались не только вольности, процветавшие при дворах католиков – Карла II, Якова II и Людовика XIV, но и общая моральная деградация англичан.
Не сумев добиться принятия парламентом и синодом решения о «включении», бывшие латитюдинарии, а ныне вильгельмиты начали кампанию за нравственность в церкви и обществе. Эту кампанию должны были вести межконфессионалъные (т. е. объединявшие англикан и диссентеров) организации – общества за реформацию нравов, главной целью которых была борьба с грехом и богохульством [333] . Таким образом, речь теперь шла не о схизматиках и не о еретиках, а о грешниках.
Впрочем, как отмечает Тони Клейдон, многое говорит за то, что самые первые общества за реформацию нравов возникли и продолжали существовать независимо от кампании, предложенной
Одним из первых, уже во второй половине 1691 г., инициативу создания обществ по реформации нравов поддержал Эдвард Стиллингфлит. Среди активных покровителей этих обществ был и друг Локка Эдвард Фоулер. Общества за реформацию нравов стали популярными и получили поддержку со стороны власти. С одной стороны, их отличал экуменизм, с другой – они охотно прибегали к помощи информаторов, в том числе из числа диссентеров, которые сообщали констеблям и мировым судьям о проявлениях греха. Немало нетерпимой риторики и практики добавили беженцы-гугеноты, общим числом примерно в 50 тысяч человек, прибывшие в Англию после отмены Нантского эдикта и считавшие англиканскую церковь слишком толерантной – не только к католикам, но и к диссентерам. Некоторые гугеноты вступали в англиканскую церковь и даже получали приходы, охотно выполняя все условия и произнося необходимые клятвы.
Как пишет Т. Клейдон, «вильгельмитская платформа морального и религиозного обновления не была альтернативой укоренившимся англиканским идеалам, но скорее была продолжением крестового похода, начатого той самой институцией, которую защищали тори». Язык греха, провидения и покаяния был близок к «риторике реставрационного духовенства, а многие реформаторские инициативы в период правления Вильгельма можно обнаружить в деятельности церкви эпохи Карла II» [335] .
Уже в январе 1689 г. Шарп, Тиллотсон, Тенисон, Патрик и Фоулер встретились в доме Стиллингфлита в Лондоне для обсуждения возможных уступок диссентерам с тем, чтобы, обновив в соответствии с требованиями момента персональный состав церковной иерархии, сохранить доминирующее положение церкви в государстве. Речь шла не о реализации некоей радикальной программы, которую по старой памяти называли латитюдинаризмом, а о новом подходе, автором которого летом 1688 г. стал Уильям Санкрофт, архиепископ Кентерберийский, когда, обращаясь к лидерам диссентеров, высказал идею, что англикане могли бы рассмотреть возможность уступок для того, чтобы усилить позиции в борьбе с папизмом Якова II.
Следовательно, и предложения Ноттингема, и сам подход группы Бернета имели своей целью сохранение монопольного статуса церкви, причем главная роль отводилась биллю о «включении», целью которого было присоединение к англиканской национальной церкви всех, кроме самой непримиримой группы диссентеров. Идея состояла в том, что «диссентеры должны отказаться от своего сепаратизма в этот провиденциальный момент» [336] . Собственно говоря, позиция Бернета в 1689 г. практически ничем не отличалась от его позиции начала 1660-х гг. Как и большинство его коллег того времени, он считал диссентеров гордецами и своенравными людьми, ставящими свою пустячную щепетильность выше интересов праведной церкви. В трактате «Рассуждение о пастырской заботе» (1692) Бернет писал, что, хотя закон больше не обязывает посещать церковь Англии, Евангелие, возвещающее христианское единство, безусловно, к этому призывает [337] .
Лондонской встрече предшествовала делегация из девяноста диссентеров, которые пришли к Вильгельму, чтобы заверить его в своей лояльности и поблагодарить за спасение протестантской религии. В отличие от значительной части англиканской церкви, диссентеры на всем протяжении 1690-х гг. оказывали поддержку всем инициативам короны. Для диссентеров «моральная революция», провозглашенная вильгельмитами, звучала как их же старые лозунги, а призывы к широкому пониманию истинной церкви и подчеркивание несчастий, связанных с расколом протестантизма, представлялись гарантией от преследований. Более того, характерное для диссентеров реформационное моральное рвение и служение были доказательством их принадлежности к «Божьему народу» и делали их такими же английскими патриотами, какими по определению были члены национальной англиканской церкви.
Итак, был ли Локк
Обсуждение Локком во «Втором трактате» понятий состояния природы, политического общества, собственности, тирании, рабства, сопротивления и т. п., помимо того что имеет континентальную идейную родословную, основываясь преимущественно на трудах Гуго Гроция, Самуэля Пуфендорфа и ряда других авторов (в том числе и английских), принципиально не затрагивает злободневных конституционных вопросов, хотя и посвящено происхождению и принципам функционирования государства и общества. И это вовсе не «эзопов язык».
В таком случае правомерно поставить вопрос: не являются ли «Два трактата о правлении» произведением, направленным против Бернета и вильгельмитов? И на него вновь придется ответить отрицательно, поскольку у Локка речь идет не о злободневных политических вопросах, не о способах пропаганды и риторических приемах, имеющих целью поддержку нового короля и новой власти, а о другом подходе к их обсуждению. Локк, по сути дела, предлагает разобраться в способах сохранения власти через механизмы общественного согласия и доверия.
Вот что он говорит, например, о главе исполнительной власти, который действует в нарушение закона, когда пытается навязать свою деспотическую волю в качестве закона общества. «Он также действует вопреки оказанному ему доверию, когда либо использует силу, казну и административный аппарат для разложения (corruption) представителей и переманивания их на свою сторону, либо открыто заранее диктует свой выбор избирателям, которых он посредством подкупа, угроз, обещаний или иным каким-либо способом обратил в своих сторонников и использует для привлечения во власть тех, кто заранее обещает, за что будет голосовать и какие принимать законы. Но разве регулировать отбор кандидатов, влиять на избирателей и вводить избирательный процесс нового образца не значит подрезать государственное правление под корень и отравить сам источник государственной безопасности? Ведь люди, оставив за собой право выбирать своих представителей как барьер, защищающий их собственность, не могли сделать это для какой-либо иной цели, кроме как для того, чтобы эти представители всегда могли свободно избираться и, избранные таким образом, принимать, после рассмотрения и серьезного обсуждения, независимые решения и высказывать рекомендации, диктуемые интересами государства и общественного блага. Этого не способны делать те, кто отдает свой голос, не дожидаясь обсуждения и не взвесив доводов сторон. Подготовка такого рода собрания и стремление выдать явных пособников… в качестве настоящих представителей народа и законодателей, несомненно, является грубейшим злоупотреблением доверием и открытой декларацией о намерении ниспровергнуть государство. Если прибавить к этому награды и наказания, нагло используемые для той же цели, и все приемы, позволяющие извратить закон для того, чтобы убрать и уничтожить всех, кто стоит на пути к осуществлению этого злого умысла и не подчинится, не станет соучаствовать в предательстве свобод своей страны, то не останется никаких сомнений в том, что именно происходит» [338] .
Кого здесь Локк имеет в виду? Разумеется, не Вильгельма. Однако, рисуя безрадостную картину деятельности парламентов в правление Карла II и Якова II, Локк предупреждал новую власть и напоминал, чем закончились попытки подчинить законодательную ветвь власти авторитарной власти верховного правителя. «Два трактата о правлении» – это предупреждение, а не пропаганда.
В этой связи интересна судьба, постигшая французский перевод «Двух трактатов о правлении», вернее, одного лишь «Второго трактата», опубликованного на французском языке уже в 1691 г. [339] В Англии «Два трактата о правлении» практически не были замечены, и причины этого лежали на поверхности: в отличие от многочисленных памфлетов «за» и «против» «славной революции, к тому же выходивших иногда тиражами в несколько десятков тысяч экземпляров, в труде Локка, вышедшем тиражом всего в одну тысячу (впрочем, в те времена такой тираж был стандартным для первых изданий, тогда как вторые и последующие тиражи, если книга пользовалась популярностью, могли быть выше), вопросы, волновавшие английское политическое сословие, выражались на ином, по сути, даже не политическом языке. Для английских современников Локка революция 1688–1689 гг. не требовала для своего оправдания особой, экс-траконституционной апелляции к природному закону или природному праву, в то время как для Локка именно эти понятия играли решающую роль в его аргументации [340] . Что и обусловило скромный «рейтинг» «Двух трактатов о правлении» в Англии.