Завещание Джона Локка, приверженца мира, философа и англичанина

Яковлев Анатолий

Прост цитирует Фому Аквинского: стремясь поступать правильно, мы должны исполнять два долга – приобретать истинные убеждения и искренне следовать им. Поступок является правильным только в том случае, если выполняются оба условия. Истинные моральные принципы доступны всем, ибо интуиция морального блага как бы внушена, присуща человеческому роду, и речь идет лишь о том, чтобы напрячь волю, избрать путь исследования и встать на него. Люди, которые оправдывают собственную и чужую леность «непреодолимым невежеством», виновны в том, что отказываются от поиска оснований своей веры.

В религии и морали проводником выступает церковь, и мы, писал Прост, должны интеллектуально смириться и прислушаться к ее авторитетному учению. Однако церковь имеет в своем распоряжении

лишь ненасильственные средства воспитания и назидания, которые могут и не достичь всего сообщества, к тому же расколотого схизмой.

Каким же образом можно повлиять на людей, чтобы они пересмотрели свои взгляды? Это возможно только через принуждение, осуществляемое магистратом.

Разумеется, само по себе насилие, писал Прост, ни в чем не убеждает, но действует косвенным образом и в некоторой перспективе, а его использование может стать поводом для пересмотра взглядов, целительным средством, инициирующим новый духовный поиск. К пониманию, необходимому для веры, нельзя принудить, но воля поддается принуждению и может направить понимание к новому исследованию. Люди, ранее сопротивлявшиеся истине, теперь будут радостно благодарить своих строгих наставников за то, что те указали им путь.

Не имеет никакого значения, как именно достигается истина: порой полное крушение жизненного уклада, телесные и эмоциональные потрясения приводят к тому, что человек начинает прислушиваться к новому для него учению.

Толерационист, предполагает Прост, возразит на это, что, хотя тело можно сломить, применение насилия в религии способно произвести лишь фальшивых и лицемерных новообращенных. Но еще Аврелий Августин указывал: тело может поработить ум, поэтому – сломай тело, и ум будет освобожден от рабства.

На кону стоит душа человека, поэтому насильственные действия магистрата, находящегося на службе христианского пастыря , являются величайшей милостью. Снисхождение – «ложно направленная доброта», а карательные законы – акт любви. Возможно, и лучше было бы применять мягкое убеждение, но упорствующие столь жестокосердны, что их не проймешь одними словами. К этому можно добавить, утверждал Прост, что насилие – толчок для последующего преображения человека, а страх – начало мудрости, которая должна быть в дальнейшем усовершенствована при помощи любви.

«Контекст Проста» – не что иное, как позиция англиканской церкви на момент «дела семи епископов», отказавшихся зачитывать с церковных кафедр предписанную им королевским эдиктом Декларацию о свободе совести, а также последующих событий – оккупации Англии принцем Вильгельмом Оранским и «временного», как считала значительная часть англиканского духовенства, урегулирования вопроса о престолонаследии.

Прост защищал действия церкви и ее национально-государственный статус, оставляя за «магистратом» право на насилие, но в соответствии с целями церкви. Прост сожалел, что Акт о толерантности 1689 г. отменил наказания для диссентеров, поскольку целью англиканской церкви является не насилие само по себе, что есть тирания, а пастырское наставление , в свете которого принуждение становится мерой, охватываемой понятием целесообразности и эффективности в деле проповеди истинной религии и спасения души. И поэтому, писал Прост, «мы видим, как мало истины» в словах Локка о том, что «любая внешняя сила совершенно бесполезна» [419] .

Прост настаивал на том, что «душа всякого человека не должна оставляться только на его собственное попечение», как предлагал, по словам Проста, Локк, способствуя тем самым тому, чтобы покинутая душа следовала своим беспричинным предрассудкам. Локк, по словам Проста, – наивный оптимист, считающий, что религиозная истина обладает особой способностью «побеждать благодаря своему собственному свету и своей собственной силе» [420] .

Разберем теперь позицию Локка в этом споре.

Считать, что Локк не видел последнего возражения, было бы неправильно.

Напротив, еще в «Опыте о человеческом понимании» он задавался вопросом, что будет, если мирные и разумные средства не принесут должного результата в виде «приятия» (assent to) веры, необходимой для спасения. Ответ Локка заключался в следующем: это будет прискорбным, но неизбежным следствием свободы человеческой воли. Душа человека – его собственная забота, за нее отвечает он сам, а не кто-то другой. Законы могут защитить людей друг от друга, но не могут защитить их от самих себя. Никто не может спастись против своей воли. Те же, кто подчиняется в деле спасения власти или силе других, пускаются в опасное путешествие, в котором не будет ни искренней, ни истинной веры, а следовательно – не будет и спасения.

Кроме того, есть еще один важный аспект. Локк занимает позицию лояльного подданного, считающего приоритетом безопасность и порядок в государстве [421] . Суть ее такова: в период Реставрации карательные законы и их исполнение не были пастырской и катехитической деятельностью, поскольку имели целью не понуждение людей к размышлениям, а наказание. Нонконформизм, с точки зрения исполнителей этих карательных законов, был преступлением, а не «отсутствием размышлений». Соглашаясь с Простом, что церковь не может мириться с пренебрежением, с которым многие люди относятся к своей душе, Локк призывает Проста и других представителей церкви прибегать не к насилию, осуществляемому «руками» светского магистрата, а к силе проповеди, дружеских бесед и, привлекая внимание к своим словам, не навязывать собственной точки зрения.

Позиция Проста и его возражения изложены в первом и втором ответах Локку. Локк ответил во втором и третьем посланиях, предложив рассмотреть, как на практике осуществляются «подходящие» меры насилия. С его точки зрения, относительность понятия «подходящие» ведет к произволу. На практике «умеренные наказания» скатываются чаще всего к жестокости. Кроме того, даже если насилие способно принести результат, что в высшей степени сомнительно, это не превратит незаконные действия в законные, если магистрат ошибся, полагая наказание правильным.

Идеи, высказанные Простом, не были чем-то новым для англиканской церкви, напротив, это была позиция, объединявшая большинство духовенства начиная со времен Генриха VIII. Такого рода взгляды разделяли не только консерваторы, но и люди, склонные к толерационизму. «Наказания, – писал, например, латитюдинарий и член Лондонского королевского общества с 1664 г. Джозеф Гланвил, – это инструменты реальной реформации» [422] . Ему вторил «светский теолог» Генри Додвел: отвечая на возражение, что насилие порождает лицемеров, он заявлял, что это лучше, чем ничего, ибо защищает слабые умы от дурного влияния, предупреждает открытую враждебность к истине и придает авторитет церкви. Послушание из страха – не просто притворство, ибо страх зачастую означает «начало истинной мудрости». Страх может вызвать «настоящее благочестие» в тех, кто «менее склонен исполнять свой долг» [423] .

Концепция нетерпимости, принятая англиканской церковью периода Реставрации, отличалась тем, что противопоставляла свою позицию пастырской заботы «кровожадной и тщетной жестокости» римской инквизиции. В то время как «паписты», говорили идеологи «наказаний», стремятся к слепой вере, протестанты добиваются веры просвещенной.

С другой стороны, нападкам подвергалась идея искренности веры, которую защищали некоторые диссентеры, «защитники совести». Каким образом общество может оставаться праведным, если оно тонет в анархии мнений, каждое из которых настаивает на своей «искренности»? Именно по этой причине разумнее было бы ограничить совесть в выражениях ее искренности, чем дать ей свободу в том случае, если она заблуждается. С точки зрения проповедников нетерпимости, «совесть», на которую опирались диссентеры, была не чем иным, как «духовной гордыней», порождающей извращенную этику искренности и благих намерений.