Завещание Колумба

Вайнер Георгий Александрович

— Надь, глянь — вызов в Волгоградскую область, город Урюпино. Звонили четырнадцатого мая.

От почтения ко мне она разговаривала только с Надей, адресуясь ко мне через нее.

— А можно узнать с какого звонили телефона? — спросил я.

— Конечно! — сказала Рая. — У нас здесь в книге обратных заказов обязательно указывается.

Она полистала журнал снова взяла в руки отобранный талон, что-то сверила и твердо сообщила:

— Урюпино вызывали в двадцать один час пятнадцать минут с номера 22-18.

Надя

стала быстро перебирать своими гибкими тонкими пальцами оставшуюся пачку отрывных талонов я видел, что она сильно нервничает и через минуту Надя вытащила листок.

— Вот еще один вызов в Урюпино. От девятнадцатого мая двадцать часов десять минут.

— А номер? — быстро спросил я.

— Тот же абонент — 22-18.

— Вы не можете узнать, кому принадлежит номер 22-18? — попросил я телефонистку.

— Минуточку, — она стала набирать справочную, но Надя махнула ей рукой.

— Не надо узнавать. Я и так знаю. Телефон 22-18 установлен у нас в школе. В канцелярии…

Не спеша возвращались мы домой. Пахло жимолостью, ночной свежестью. Не хотелось ни о чем говорить. Да и сил не было. Все-таки круг замкнулся и телефонный вызов сделали из школы. Из школы позвонили и дали команду на смертельный выстрел в Кольяныча. Такие вот дела…

Совсем стемнело. С неба сорвалась и, косо чертя синий купол полетела к земле звезда. И вспыхнув сиреневой серебристой искрои над лесом погасла.

Надя сказала:

— Загадайте желание.

— Не верю я в приметы.

— А я верю, — упрямо покачала она головой.

— Я тоже верил когда-то, — сообщил я доверительно. — Пока был молодой.

— Вы и сейчас молодой! а почему верить перестали?

— В самом начале службы, чуть не с первого дежурства, выехал я на происшествие — самоубиица. Повесился в кладовой на ремне, а существует поверье, будто кусок веревки или ремня на котором повесился самоубийца, приносит удачу. Ну оформили протокол как полагается выполнили все процедуры труп увезли в морг, а я потихоньку отрезал кусок ремешка и спрятал. Как талисман.

Надя спросила

— И, что не принес он вам счастья?

— В тот же вечер стоял в магазине за колбасой и у меня карманник вытащил всю получку.

Надя засмеялась. Мы уже подошли к дому она взглянула на часы.

— Сегодня исполнение вашей мечты задержалось всего на два часа. Сможете лечь в полночь.

— Боюсь, что нет. Раз моя конструкция не развалилась, надо сейчас кое— что написать — завтра наверняка понадобится.

Ночью пал туман. Городок будто по пояс провалился в фиолетово-серое марево, подсвеченное розовы ми всполохами утреннего солнца. Размытые, нерезкие белые кубики домов, плывущие в перламутрово-дымчатых клубах тумана, вдруг вспыхивали нестерпимо алым светом, когда в стекла попадали прямые солнечные лучи.

Около дверцы «Жигулей» уже сидел в напряженно-выжидательной позе Барс совершенно мокрый от

росы встрепанный похожий на размокший валенок. Увидел меня взвизгнул забил хвостом закрутил головой, толкнул плечом уперся крутым лбом мне в колени, а потом, не в силах сдержать радости встал на дыбы, а передние лапы положил мне на плечи и в упор уставился своими близорукими собачьими глазами. И я вдруг понял, что Барс — еще одна нерешенная проблема, что делать с ним? Как дальше быть с собакой? Здесь ему не с кем оставаться, а Владилен вряд ли готов спуститься по трапу самолета в столице Уругвая с этой лохматой дворнягой.

Тебе, Барс, не повезло. Если бы ты родился не дворнягой, а длинношерстным пучеглазым мопсом «ши-пу» с тысячелетней родословной, может быть, взял бы тебя Владилен под мышку, и объехал ты с ним мир, увидел заокеанские города и страны.

Но тебе это не суждено, поскольку ты по рождению был бы маленький, злой и жадный, и наверняка Кольяныч не подружился бы с тобой и не взял к себе на весь остаток дней с честным уговором — неведомо, кто кого переживет.

Открыл дверцу, запустил Барса и поехал в милицию.

— А я вас ждал, если честно сказать… — сказал мне вместо приветствия капитан Зацаренный.

Он встал мне навстречу в сиянии своих значков, звездочек и петлиц, голубоглазый, утренне-ясный, но у него было выражение лица человека, приготовившегося сделать важное заявление.

— Для начала — здравствуйте, — заметил я сухо, сбив его с заготовленной позиции.

— Здравствуйте, конечно… — растерялся он.

— Вы меня ждали, поскольку у вас наверняка полным-полно новостей? — спросил я.

— Нет, с новостями у меня не густо, но поговорить с вами хотел бы, — задумчиво — многозначительно сообщил Зацаренный, и от утробного рокотания его голос звучал угрожающе. — Я получаю сигналы, будто вы ведете некое самостийное расследование…

— А вы возражаете? — поинтересовался я.

— Что значит возражаю? — гулко удивился Зацаренный. — Существует порядок. Вы разве не понимаете, что закон не предусматривает никакой самодеятельности? Если компетентные органы считают нужными какие-то действия, то надлежащим лицам даются указания, и все осуществляется в надлежащем порядке. У нас ведь частного сыска, слава богу, нет.

Я уселся против него и тихо начал объясняться:

— Не знаю, можно ли расценивать мои действия как работу частного сыщика, но хочу вас заверить, что формально никакого следствия я не веду. Я просто разговариваю с людьми, хорошо знавшими Николая Ивановича Коростылева. Во время разговоров они отвечают или спрашивают меня не как должностное лицо, а просто как старого друга и ученика покойного.

Зацаренный сердито вскинулся:

— Но это неправильно! И вы знаете, что вам так вести себя не полагается. Вы не просто знакомый Коростылева, но и офицер милиции.