Завещание поручика Зайончковского
Шрифт:
При воспоминании об этой прелести, радости жизни еще ужасней было то, что рассказывал Степа.
– …Так вот, я и говорю, у евреев нацисты даже птиц отбирали и убивали. Рауль и старался от всего этого их защитить. Главное – немцы теперь не имели права их убивать: они были под охраной Шведского королевства. Рауль все время изготавливал и раздавал евреям эти охранные шведские паспорта. И приобрел в Будапеште тридцать домов – объявил их шведской собственностью, и они стали убежищами для спасенных. Он, знаешь, как я понимаю, вряд ли спал в 1944 году больше двух-трех часов в сутки. А то и совсем не
А кого не убивали в Будапеште, тех отправляли поездом в Освенцим, чтобы задушить там в газовой камере.
И как только Рауль узнавал, что поезд с евреями готовится к отправке в Освенцим – он мчался на вокзал. Однажды взобрался на крышу товарного вагона и просовывал охранные паспорта через решетку вентиляции. Перепрыгивал с вагона на вагон. Представляешь – отовсюду к нему тянулись руки за паспортами.
Нацисты стали в него стрелять, пуля просвистела мимо. А он кричит им:
– Я незамедлительно рапортую немецкому командованию об обстреле дипломатов из нейтральных стран! Вы будете наказаны!
Спрыгнул на землю, открыл двери вагона и говорит громко:
– Всех, кто имеет шведские паспорта, прошу выйти из поезда и идти к автомобилям. Они стоят недалеко отсюда, выкрашены в национальные цвета шведского флага.
И всех увез. Нацисты от злости лопались. Они уже вошли во вкус – отправлять людей на смерть. А тут вдруг – раз: Рауль вырывает людей прямо пачками из их лап. И главное – это делает один человек, и даже без применения оружия.
У Степы сияли глаза. Женя просто любовалась – как же приятно смотреть на человека, занятого тем, что ему действительно нравится и что при этом действительно важно!
А директор Музея Валленберга все рассказывал и рассказывал про своего героя. Про то, как советские войска приближались, Эйхман все больше и больше убивал евреев, а Валленберг все энергичнее противостоял ему. И решил даже встретиться с Эйхманом – пригласить его на обед и попытаться заставить задуматься о своем недалеком конце. И, может, убедить слегка притормозить в связи с этим печальным для него обстоятельством массовые убийства.
И вот за столом в доме Валленберга столкнулись на глазах у нескольких свидетелей две одинаково не знающих преград противоположно направленных воли. Две силы, господствующие в мире, – Зло и Добро.
Конечно, Степа рассказывал Жене об этом другими словами. Но смысл того, о чем рассказывал, он именно так и понимал.
– Ну вот, Эйхман спрашивает Валленберга – а чего, собственно, он, шведский дипломат, хочет в Венгрии?
А Рауль отвечает ему:
– Я хочу спасти от смерти столько людей, сколько будет возможно.
А Эйхман говорит:
– Евреи не люди.
А Рауль ему:
– По этому вопросу наши с вами взгляды расходятся.
Он прямо сказал Эйхману, что он здесь для того, чтобы помешать ему.
И Степа открыл в книжке очередную заложенную страницу.
– «Тот отвечает: – Вам это
– Но Германия уже проиграла войну, – резко сказал Рауль.
– Но не войну против евреев, – ответил Эйхман с ледяным спокойствием…
Он предупредил Валленберга, что сделает все, чтобы убрать его со своей дороги, – несчастные случаи происходят даже с дипломатами из нейтральных стран.
На следующий же день немецкий броневик врезался в машину, на которой обычно ездил Валленберг. Рауля случайно не было на этой машине. Но это его не остановило».
Женя слушала Степку, и щеки у нее горели. Какой-то жар подымался в груди. Она знала, что сейчас каждому ее ровеснику на любом углу дудят в уши: «Ни от тебя, ни от меня ничто в России не зависит!» А тут так ясно становилось то, во что сама она верила уже давно: бесконечно много зависит от действий даже одного-единственного человека. Лишь только были бы эти действия самоотверженны и энергичны.
Степа называл поразительные цифры – точно не известно, но считается, что Валленберг спас от неминуемой смерти от двадцати до ста тысяч человек.
«И один, и один в поле воин!» – без конца вертелось в Жениной голове, пока она слушала Степу.
А тот подходил к самому ужасному месту в своем рассказе.
Опять уткнулся в книжку, стал читать, и, время от времени отрываясь от нее, – пересказывать.
«Наступил долгожданный день – в Будапешт вступили советские войска. И Валленберг был тут же задержан…
Советские офицеры вели себя вежливо, но, разумеется, его несколько раз допросили.
– Весь город наводнен людьми со шведскими охранными паспортами. Как такое может быть? – удивлялись русские.
– Чем на самом деле занимался этот человек? – спрашивали они себя. – Спасал евреев? Нет, это слишком глупо, чтобы оказаться правдой!»
…Почему же они так думали? Тут, конечно, надо иметь в виду, что Степа цитирует перевод. Да и сам автор-швед с трудом, видимо, мог представить себе образ мыслей тогдашних советских офицеров.
И Женя, и Степка понять этого как следует тоже не могли. Для этого им предстояло в ближайшие годы узнать ту, минувшую, советскую эпоху гораздо более детально.
Мы же попытаемся объяснить это нашим читателям – их ровесникам. Потому что после победы, сталкиваясь уже не с вооруженным противником, а просто с иностранцами – хотя бы и с нейтральными шведами, – многие наши офицеры из отважных воинов нередко мгновенно становились советскими людьми, подозрительными ко всем «не нашим», к любому иностранцу. Так они уже были приучены. Кто читал «Мастера и Маргариту» – тот сразу вспомнит, с каким подозрением отнеслись Берлиоз и Иван Бездомный к иностранцу, появившемуся на Патриарших прудах. Советская власть приучала людей всех иностранцев поголовно считать шпионами – или, во всяком случае, относиться к ним подозрительно. А уж смершевцы-то вообще были натасканы на то, чтобы во всех видеть шпионов.