Завещание предков
Шрифт:
Монгол отлетел, кувыркаясь на три метра. Сел, держась за челюсть, и сказал, шамкая:
— За что?
Тишина взорвалась хохотом. Не понял, чего это они? Монголы смеялись над своим? Я сел и помотал головой. Ерунда какая-то. Солнечный день вдруг сменились сумерками. А узкие и темные бороды степняков стали русыми и густыми. Я не понимая озирался. Передо мной горел костёр, над которым висел внушительный котёл, и из него очень аппетитно пахло. Вокруг меня сидели ратники и заходились хохотом. Справа на карачках, уткнувшись в снятое седло, всхлипывал Демьян. А слева,
— За что, боярин?
Мать его за ногу! Так это сон был. Задолбали такие сны, блин, скоро крыша поедет. Протер руками лицо. И, толкнув подвывающего Демьяна, пробурчал:
— Нежней будить меня надо, нежней. Вот.
Затихшие было ратники, опять захохотали. Улыбающийся Кубин спросил:
— Хороший сон Аким прервал? Эк ты его приложил.
— Ага, сон.
И покосился на всё ещё подвывающего Демьяна.
— Чего ты всё трясёшься?
Аким подвигал челюстью и выплюнул выбитый зуб.
— Вот кудышкин корень! Он мне, боярин, разбудить тебя велел. Сам-то за ноги потянул и в сторону.
Демьян поднял красное лицо и, смеясь, сказал:
— А я увидел, что Володимир Иванович кулак складывает, вот от греха и…
И опять уткнулся в седло.
Бравый, смеясь и утирая слёзы, подошел к Акиму.
— Ты как, Аким? Снедать-то есть чем?
Холоп потёр челюсть и прошамкал:
— Снедать-то покамест есть чем, токмо будить больше не пойду.
И под общий смех добавил:
— И не просите.
М-да, забавно вышло. Ударил от души. Кстати!
Я повернулся к Бравому:
— Что с ранеными?
Улыбки слетели с лиц.
— Двое преставились.
Я насторожился:
— Сколько?
— Двое. Василий Соловей и Пахом Гусев.
Честно говоря, я по именам их не знал, но посмотреть надо бы. Раны были разные, и глубокие, в основном от стрел, и рубленные. Проще всего зашивать было раны от стрел, рубленые сложней. Но кто знает, насколько повреждены внутренние органы? Да, препаратов у меня больше нет. Но знать надо, вдруг пригодится?
— Вот Пахом, а вот Василий Соловей.
Я присел рядом, вспоминая, какими были их раны. Да, у обоих ранения от стрел. Похоже, стрелы что-то внутри сильно повредили. И я тут был бессилен что-либо сделать.
— Простите меня, братья.
Я поднялся и помолчал. Смотрел на их лица. Что тут говорить? Только помолиться за них. Эх, священника бы сюда. Да где его взять?
Спросил у Бравого:
— Остальные как?
— Живы покамест. Мыслю, что уже не помрут.
Хорошо, хоть так. Но тревожно стало. Я вспомнил сон. Там тоже умерло двое. Пока всё совпадает. А если всё сделать наоборот? Всё пойдёт по-другому? Вряд ли. Но бдить буду. Черт, а во сне монголы появились рядом, как будто по волшебству. Как дозоры-то прошли, тайными тропами? Возможно. Блин, вот ещё проблема! Придётся ещё лес обшарить на предмет тайных троп, а людей и так мало. Ещё не факт, что как во сне сюда мужики на телегах подъедут. Я вздохнул.
— Ладно. Пойдём, Иван. Дел у нас уйма.
Прошли мимо лежащих
— Он так и сидел?
Бравый кивнул:
— Всю ночь.
Молча вернулись к своему костру, где собрались почти все бояре. Ну да, бояре. Кроме раненых, тут сидели почти все. Остальные были боевыми холопами. В светлом небе погасли последние звёзды. Лес светлел, и я увидел стреноженных лошадей. Несколько стояли запряженными, а у одной лежала волокуша из двух ёлок.
А сколько у нас лощадей?
Я чуть не споткнулся. Если мало, то как в Верши пойдём? Вёрст-то пехом ай-яй! Да и оперативную группу бояр на что сажать? Сон сном, но на всех у меня лошадей нет. Даже если всех заводных отдать, всё равно не хватит.
У костра ждали только нас. Котел стоял на земле.
— Садись, Володимир Иванович, поснедаем.
Я достал из сумы ложку и присел рядом с Кубиным. Принялись есть, по очереди черпая кашу из котла. Садов, съев одну ложку каши, передал её Бравому. Тот зачерпнул порцию, съел и вернул обратно. Я прожевал и спросил:
— Чего это вы, ложки нет?
Бравый кивнул:
— Поганые, чтоб им пусто было. Там на поле в котле и осталась. Потом ходил и искал. Нет ничего. Всё позабирали, ироды.
Повернулся и сунул руку в суму. Наощупь нашел деревянную, расписанную хохломскую ложку. Протянул её Ивану.
— На, держи. Дарю.
Бравый взял и, глянув на неё, изумился:
— Что за диво? Красота-то какая! И где такое делают?
— Хохломская.
Бравый закончил рассматривать ложку и зачерпнул кашу. Поднёс ко рту и сказал:
— У нас есть Хохолы — это почти рядом, и Хохломы — подальше, за Кержнью.
Да, Хохлома за Керженцем и находится, только в будущем. Бравый облизал ложку и опять стал её рассматривать.
— У меня сестра в Хохломах есть. Муж у неё уж лепо из дерева резать горазд. Ему покажу. Авось и сладит такую.
Бравого толкнул Садов:
— Ешь, а то голодным останешься.
В молчании съели кашу. Запили ягодным отваром из другого котла. Холопы унесли котлы, а мы сели вокруг костра.
— Сегодня у нас будет долгий и трудный день, бояре. Сделаем так — так, как лошадей мало, в охранение пойдут только бояре. Холопы, по двое на лошадь, свозят павших к месту, где будем хоронить. Павших много, предлагаю в одной могиле.
Получил толчок локтем от Кубина. Мол, глупость сморозил. Глупость или не глупость, но предложить надо. На мой взгляд, быстрей бы вышло, да и проверить реакцию, и ответ какой будет. Бояре тихо загудели. А Садов сказал:
— Как можно? Это же православные, а не поганые какие-нибудь.
Вот так. Похоже, всё идёт по сценарию сна. Поднимаю руки в знак примирения и говорю:
— Хорошо, бояре, хороним как положено. Ещё одно скажу. Так как поганым стали известны тайные тропы, надо бы ещё на них тихие дозоры поставить. Вдруг они по ним придут. Тимофей Дмитриевич, про сено не забыли?