Завещание с простыми условиями
Шрифт:
Находясь теперь под некоторой защитой, я приоткрыла дверь под лестницей. Чайник, свистя, едва не подпрыгивал над плитой. Машинально выключив газ, я так же машинально заварила крепкий зеленый чай.
Перед глазами тоже все было зелено. Потеребив спутавшиеся волосы, я с изумлением обнаружила, что они совершенно сухие. Рот сам по себе начал открываться. Я очень медленно перевела взгляд вниз.
На мне были надеты идеально сидящие бриджи. Без малейших признаков порезов от стекла.
Как же так?!.
Позвони
Вдруг опять закружилась голова; закачались предметы, зазвенели бокалы на полках, снова ни с того ни с сего неистово загудел чайник… Плита агрессивно вытянула ко мне мгновенно выросшие газовые языки. Из углов пополз едкий синеватый дым, и какое-то тяжелое воспоминание, связанное с ним, шевельнулось глубоко на дне памяти…
— Господи, помоги… — зашептала я, отступая к двери.
ОПЯТЬ ЭТО ГЛУПОЕ «ГОСПОДИ»!.. ОН НЕ ПОМОЖЕТ ТЕБЕ!
Слыша эти слова, я на непослушных ногах бросилась к лестнице и… обнаружила, что лестница тоже изменилась. Она стала `уже и… как-то хрупче и изношеннее. Некоторые ступени были сломаны. Я, как в бреду, повторяя срывающимся шепотом «Господи… Господи…» начала подниматься по этим ускользающим, зыбким, рыхлым ступеням, а они хрустели и ломались подо мной, будто это был не устойчивый камень, а старые гнилые доски. Сзади догонял, обволакивая, душный, смрадный дым; он застилал глаза и забивался в горло. Я тащилась наверх и почти не понимала — сон это, явь ли, где я, и я ли это. Сознание уже терялось и путалось, а ноги, спотыкаясь, все брели вверх, из последних сил таща ослабевающее с каждой секундой тело. Наконец, сквозь дым высветилась высокая дверь спальни. До нее оставался шаг или два, когда меня с яростной силой смело вниз хлынувшим сверху ветром.
Я едва успела схватиться за разрушающиеся на глазах перила, чтобы удержаться на месте и не скатиться кубарем обратно в прихожую.
Вдруг ноги опалило, будто огнем. Боль была такая, словно меня поставили обнаженной в полыхающий костер. Судорожно я попыталась вспомнить хоть какую-нибудь молитву, и неожиданно передо мной ясно встала картина детства: соседка тетя Зоя повела дочку Аллу в воскресную школу, и я, девятилетняя девочка, увязалась с ними.
И вот я стою в хоре и пою чистым, звонким голоском:
Воскресение Христово видевше,
Поклонимся святому Господу Иисусу,
Единому, безгрешному…
Я зашептала пришедшие, как откровение, спасительные слова, и снова пошла, утопая в лестничных ступенях. Ноги перестали гореть. Дым начал слабо рассеиваться. Наконец, снова показалась дверь.
Проскользнув в нее, я с силой захлопнула дверь изнутри и закрыла на защелку. Потом сняла бриджи и вышла на балкон, чтобы выбросить их с двадцать второго этажа.
Стоявший стеной густой воздух мрачно принял их в свое непроглядное чрево.
— Ты бо еси Бог наш… — охрипшим голосом бормотала
…
… — Марта!
Дверь тихонько скрипнула.
— Марта, девочка моя!
Я с усилием разлепила глаза, просыпаясь, и не сразу увидела, что у двери в сумрачном ночном свете стоит статная фигура в белом камзоле и высоких сапогах — фигура МОЕГО ОТЦА.
При виде ее я беззвучно вжалась в кровать.
Фигура медленно приближалась к моей постели. Я, вцепившись в шелк простыни, отодвинулась к изголовью.
Отец держал в руке толстую сигару, источавшую сильный ванильный аромат. С сигарой в руках он по-прежнему приближался ко мне. Я отодвинулась насколько это было возможно и, в конце-концов, уперлась спиной в спинку кровати.
Руки мои похолодели. Язык прирос к небу.
Он подошел совсем близко, и я ясно различила черты его прекрасного лица и исходивший от него запах гниения.
— Не бойся, — ласково произнес он, присаживаясь у меня в ногах на сбившееся покрывало.
Внезапно я совсем перестала бояться. Меня охватило небывалое блаженство. Я вдруг испытала к нему такую всеобъемлющую любовь, на которую даже не подозревала, что способна. Ради него я готова была продать душу дьяволу.
— Марта, — сказал он, обдав меня зловонным дыханием. Я потянулась к нему и с наслаждением вдохнула в себя этот запах, — я пришел навестить тебя. Тебе нравится здесь, у меня в гостях?
— Да, — отозвалась я, едва дыша, глядя на него во все глаза, вбирая в себя его образ и благоговея от его близости, — мне так хорошо у тебя, папа!
— Скоро ты будешь хозяйкой моего дома. Ты не представляешь, как я счастлив! Осталось подождать совсем немного. Ты ведь выдержишь? Не уйдешь отсюда? — его голос сладким медом лился в уши.
— Нет, нет!.. — уверила я страстно.
— Вот и хорошо, моя милая, моя единственная девочка. А теперь спи. Я должен тебя беречь. Спокойной ночи!
Он приподнялся, собираясь уйти, но я во внезапно вспыхнувшем дочернем порыве кинулась к нему, чтобы поцеловать его руку. Однако он резко увернулся от моих объятий, и моя ладонь ткнулась прямо в огонек его ванильной сигары. Я вскрикнула, на миг перевела взгляд на обожженное запястье, и тут же снова подняла глаза.
В комнате никого не было.
И я уже ничего не помнила.
Ничего.
ГЛАВА 18
Четверг.
Сегодня юбилей нашей газеты.
Это была первая мысль, пришедшая в голову, едва я открыла глаза.
Потом медленно встала, отчего-то слегка шатаясь; накинула теплый розовый халат, вышла с сигаретой на балкон… На меня взглянуло хмурое сырое утро. Здесь оно всегда такое. В лицо неласково дунул промозглый ветер осени, медленно, но верно превращающейся в зиму.