Завещание соседки

Васильева Надежда

– Тогда ты позвонишь.

– Когда?

– Когда захочешь.

Игорь кивнул со вздохом.

– Ну, пока, – она немного поколебалась, но все-таки потянулась к нему с чуть заметной снисходительной улыбкой. Игорь с благодарностью принял этот разрешающий жест и… не успел почувствовать вкус ее губ. Однозначно плохи дела.

Когда Вера зашагала к дому, он еще подождал чего-то, провожая ее взглядом. Признать, что в сердце поселилась любовь? Вообще-то… звучит почти дико. Как дурная болезнь. Впрочем, это еще не все. Игорь чувствовал больше. Внутри него открылось неведомое прежде пространство – дали, дали и дали. Необъяснимо и странно. Упрямо ускользающая женщина будто околдовала его. Он сразу понял, что с ней нельзя, как с другими. Как с ней говорить, чем удивить, что подарить? Все

совершенно непонятно. Все наперекосяк. Он помнил первый визит в Дом музыки, куда пригласил ее на концерт знаменитого тенора. Она тогда удивилась и спросила насмешливо: у нас культурная программа? Программа – не программа, но и музыканты, и художники, вся красота мира – все это, конечно, проскочило бы мимо, если бы не она. Пустота преобразовалась в пространство. Он осознал со всей ясностью, что можно просто жить, а можно – Жить, с любопытством заглядывая за каждый поворот времени, злиться, желать, дарить и… да, любить. Оно того стоит. Просто не все об этом знают. Не бывали, не испытали.

Вера прошла через арку к своему дому. Когда до слуха донесся звук отъезжающей машины, она вздохнула с облегчением. Наконец-то! Это так неприятно, когда кто-то пялится тебе вслед. Аж ноги заплетаются. Теперь она почувствовала невероятную свободу и радость. Даже приостановилась перед подъездом, чтобы насладиться этими приятными чувствами. В душе запрыгали и застрекотали какие-то шаловливые кузнечики. Подняв голову, она глубоко вдохнула и снова посмотрела вокруг. Да, теперь деревья стали зелеными, небывало яркими, это точно. И небо понемногу проясняется. И зачем ей идти домой? Книгу почитать?

На лавочке перед подъездом сидела старушка, и смотрела на нее улыбающимися глазами. Вера тоже улыбнулась и подойдя поближе, присела рядом:

– Как поживаете, Зинаида Борисовна?

Та с радостью встрепенулась:

– Хорошо, по-стариковски. А вы, Верочка, сегодня прямо светитесь.

– Да ну?

Вообще-то эту старушку никто в округе не жаловал. Другие бабульки никогда не присаживались с ней посудачить. И со стороны смотрели косо, с каким-то брезгливым осуждением. Вера немного знала историю этих отношений. Дело в том, что целый год у нее была собака, терьер по имени Бой, которого приходилось выгуливать утром и вечером. К несчастью, совсем юный пес подцепил какую-то самую скверную инфекцию и вскоре скончался, чем причинил Вере ужасную душевную боль. Но за период своей короткой собачьей жизни он успел перезнакомить хозяйку чуть ли ни со всеми соседями – лично или понаслышке. Прежде она и по лицам с трудом их различала.

Объясняется это тем, что большую часть детства и юности она жила у бабушки, тут же, неподалеку. А кроме того, в отличие от других детей, не росла «во дворе». Строгие родители так расписывали и распределяли ее детское время, чтобы ни минута не пропадала даром: музыка, Дом творчества с художественным кружком, а вместо «пустых прогулок» – занятия в спортивной секции на свежем воздухе. Конечно, Вере, как и любому другому ребенку в ее положении, это не нравилось. Она изощрялась в изобретении способов увиливания от чрезмерного множества родительских затей. Ей казалось даже, что все болезни в то время были результатом ее собственных волевых усилий. Но кое в чем она преуспела: это наука ценить и защищать собственную независимость. Потом был университет. Впрочем, все это не имеет значения. Так или иначе, до появления в ее жизни очаровательного Боя, Вера почти не знала соседей.

Зато утренние и вечерние собачьи прогулки в окрестностях дома явились для нее чем-то вроде путешествия в сопредельные миры. Выяснилось, что она легко контактирует со словоохотливыми бабушками, получая от этого необъяснимое удовольствие. От них исходит, казалось Вере, какое-то приятное тепло человеческого участия. Пусть не всегда желательного, не очень деликатного, не это главное. С нашими московскими старушками ты не один в пустыне, ты – под пристальным вниманием участливых глаз.

Так вот. Все эти старожилы лавочек и скамеечек очень не любили Зинаиду Борисовну. Она, со своей стороны, относилась к ним с насмешливым презрением. И тому было несколько причин. Во-первых, Зинаида Борисовна совершенно

одинока. Это значит, что подавляющая масса тем для разговора с соседками у нее отсутствовала. Ей были неинтересны проблемы отношений родителей и детей, внуков и бабушек, детские и старческие болезни и достижения. Во-вторых, она была одинока по собственной воле, прервав всякие отношения с единственной внучкой, давно оставшейся без родителей. Если верить сплетням, Зинаида Борисовна оказалась скупой до неприличия, одержимой идеей защиты своего внушительного добра от всяких посягательств. Это и явилось причиной разрыва с внучкой. И наконец, в-третьих, Зинаида Борисовна категорически не желала признавать свой почтенный возраст и общаться с соответствующей возрастной группой. Зато она не скрывала своего стремления то ли сохранить, то ли вернуть некое подобие молодости. Волосы ее были окрашены веселой золотистой краской и неизменно завиты. Лицо, прорезанное глубокими морщинами, всегда тщательно покрыто густым слоем светлой тональной пудры, губы – розовой помадой. Руки свидетельствовали о регулярном маникюре. Это был настоящий вызов времени и всем тем, кто ему покорился. В общем, со всех сторон, говорят, у «старой молодицы» наисквернейший характер.

Да, вот еще. Год назад, или более того, с Зинаидой Борисовной случилось несчастье. Она упала и сломала ногу. На время сердобольные соседки забыли о своей неприязни к больной и оказали ей всестороннюю хлопотливую помощь. Однако по выздоровлении несносная старуха снова оттолкнула всех своей черной, глубоко возмутительной неблагодарностью. Ею во всеуслышание было объявлено, что помощь оказывалась в расчете на ощутимое материальное вознаграждение, то есть в корыстных целях. Такое добрые бабушки уже никак не могли простить. Короче, с того моменты Зинаида Борисовна уже, казалось, навсегда осталась жить-поживать в полном одиночестве.

– Хороший сегодня день, – скрипучим голосом поведала старушка.

Вера широко улыбнулась:

– Да, а сначала мне так не показалось. Наверно я давно не мыла окна. Через них все выглядело таким серым и холодным.

– Я регулярно драю окна, – самодовольно заявила Зинаида Борисовна, – не реже раза в неделю.

– Да ну?! – Вера с неподдельным удивлением окинула взглядом маленькую сгорбленную фигурку. – Вы сильная женщина.

– А куда еще мне силы девать? Только мою и вычищаю все с утра до ночи. Еще телевизор смотрю, но он постоянно ломается.

Неожиданно Вера прониклась острой жалостью к одинокой бабульке. Ну да, у нее жуткий характер и какие-то психические проблемы. Но она – вот ведь, живая. Иными словами, человек. Кто знает, откуда и через что она пришла к такой жизни? Может и Вера тоже не ангел. Ну да, далеко не ангел. Скорее наоборот. А вдруг … Вера передернула плечами.

– Хотите, приведу к вам мастера, он починит?

– Спасибо, – в глазах старухи мелькнуло то ли удивление, то ли испуг, – не надо пока, до пенсии.

– Все услуги бесплатно, потому и предлагаю, – возразила Вера как можно беспечнее. Она с некоторым опозданием сообразила, как может истолковать ее любезность этот Кощей в юбке.

Морщинистая рука с утолщенными суставами вдруг поднялась и коснулась пепельных волос Веры осторожно, даже трепетно:

– У меня в молодости был такой же цвет. Все восхищались. А я, дура, стала красить. Теперь смотрю – так красиво! Вы вообще девушка красивая.

– Бог с вами, Зинаида Борисовна.

– Да-да, очень красивая. И ухажер ваш видный мужчина, – тут она сразу заметила, как изменилось лицо собеседницы, и поспешила перевести разговор на другие рельсы. – Да ладно, все они одинаковы. Женщины – нет, другое дело. А родители ваши где сейчас, не в Москве?

– Нет, в Штатах, работают.

– И получают наверно хорошо?

Вера пожала плечами:

– Наверно.

– А вы ведь – переводчица?

– Ну… да, – она окончила факультет романо-германской филологии и предполагала заниматься каким-то интересным делом, хотя каким именно – даже не задумывалась. За литературные переводы сначала взялась с энтузиазмом, потом энтузиазм улетучился. Просто работа, как любая другая. Впрочем, может быть, она сама виновата в том, что пассивно следует по течению.