Завещание ведьмы
Шрифт:
Она вновь едва не расплакалась, впрочем, тут же успокоив себя шоколадной конфеткой.
– Я уже говорила, что ваша бабушка занималась практически одним только целительством. И это, кстати, давало ей хорошие доходы, на которые она купила и прекрасно обустроила свой домик. А ведь официально до ухода на пенсию она за копейки работала санитаркой в нашей больнице, где и находила своих клиентов. Или это они находили ее?..
Мимолетная улыбка, и рассказ продолжался.
– И вот однажды к ней кто-то направил Америку. У него был запущенный рак в последней стадии, это Арина с первого взгляда ощутила.
Новая порция вздохов.
– А вы, случайно, не в курсе квартирной истории этого Америки? – вновь вставил свой вопросик я. – Мне тут рассказывали, что местная знаменитость – краевед-писатель Углов уговорил Америку завещать ему эту самую квартиру. Было дело? Что о том народ говорил?
– Было, и народ чего только не говорил, – кивнула Марина Петровна. – Некрасивое дело. Арина с самого начала была в курсе, Америка первым делом к ней прибежал – посоветоваться. Конечно, он не сказал ей, что у него большие долги по оплате коммунальных услуг, гордый был. Но она и сама знала – для того чтобы быть в курсе подобных сплетен, в нашей деревне не надо быть ведьмой.
Марина Петровна лукаво усмехнулась.
– Так вот, когда Америка спросил, завещать ли ему Углу свою квартиру или лучше оставить ее любимой Аринушке, она только погладила его по головке, как славного малыша, и сказала буквально следующее: «Мой дорогой Лешенька, мне от тебя ничего, кроме твоего сердца, не надо. Желает Углов получить твою квартиру – пусть получает. Как говорится, «богу – богово, кесарю – кесарево».
Да, все действительно было красиво в этой истории. Даже не вникая в подробности, я на слово поверил Марине Петровне, что во всей этой истории «все было словно под музыку!».
Итак, пять лет назад Америка-Леша пришел к знахарке в последней надежде исцелиться от смертельного недуга. Пришел и – влюбился. А знахарка Арина влюбилась в него. Любили они друг друга так крепко и чисто, что не думали о завещаниях и квартирах, предоставляя эту «привилегию» патриотам в духе Мити Углова…
Аккомпанементом нашему разговору было мерное тиканье часов, что висели на стене. Я взглянул на циферблат, и тут же в голову пришел пошловатый вопрос в духе сарафанного радио.
– Послушайте, понимаю, что это звучит банально, но ведь у них была такая разница в возрасте… – Каюсь, я тут же покраснел за этот вопрос старого сплетника.
Марина Петровна понимающе кивнула.
– Разница была, и немалая, но… Знаете, Ален, тут я полностью согласна с вашей бабкой Ариной, а также со всей мировой литературой: настоящая любовь – это в первую очередь родство душ, когда человека не глазами видишь, но чувствуешь сердцем… И потом, разве вам не сообщили те же источники, что ваша бабка-ведьма была по-ведьмовски красива и молода?
Тут милая женщина так задорно рассмеялась, что мне впору было снова покраснеть за все грешные намеки, что звучали в этом смехе.
От души насмеявшись, Марина Петровна решительно поднялась, отправляясь по-новому наполнить опустевший чайник.
– Погоди, парень,
Так Марина Петровна легко и непринужденно перешла со мной на «ты», и на этом завершилась первая серия нашей беседы.
История любви и смерти
Прошло каких-то два часа, и все изменилось. Все просто: я зашел в библиотеку, по большей части судя о бабе Арине со слов людей, которые толком ее никогда не знали – не любили, да слишком коротким и сдержанным личным записям в тетради.
И вот я сидел перед ее лучшей подругой, для которой само воспоминание «дней юности мятежной» было радостью и настоящим праздником. Немудрено, что с ее слов передо мной открывалась совсем другая Арина. Реальная. Живая.
– Ариша от природы была вечно молодой красавицей, – раскрасневшись так, словно пила не чай, а нечто покрепче, говорила Марина Петровна. – Есть ведь такие люди, что, кажется, не стареют. Так вот, к таким и твоя бабка принадлежала. Волосы – как огонь, глаза – не зеленые, но изумрудные! Кожа – белоснежная, без помады вечно алые губы, а зубы – белоснежные, крупные. Настоящая красавица!
Тут Марина Петровна сделала многозначительную паузу.
– …И оставалась она настоящей красавицей до самой смерти, то бишь до шестидесяти одного года. Больше сорока, а то и вовсе тридцати с копейками ей сроду никто не давал. Так-то.
Она глубоко вздохнула и прищурилась.
– Помню, я, чисто по-бабски, спрашивала ее, мол, поделись, подруга, как тебе удается ни одной морщинки на лицо не пустить? А она в ответ только смеялась своим белозубым ртом да рукой на меня махала: «И не спрашивай, Мариша, для того надобно ведьмой уродиться!» Вот как хочешь, так и понимай. Единственное, что я знала на сто процентов, – волосы в рыжий цвет после пятидесяти она подкрашивала – седина пришла к ней без разрешения. В остальном – ничего не знаю!
Марина Петровна сняла очки, задумчиво протерев стекла носовым платком, не переставая притом неторопливо вести свой рассказ.
– Да, она денег на хорошую косметику никогда не жалела. Да, она сама варила мыло из целебных трав и делала себе маски для лица и тела. И все-таки каждый раз, глядя на нее, я дыхание задерживала: чудо! В свои за пятьдесят она сохраняла удивительную свежесть и чистоту лица. Каждый раз, когда кто-то из старых знакомых вдруг встречал Аришу на улице, то буквально столбенел: она оставалась такой же молодой и красивой, как во времена юности! И вот тут все – абсолютно все! – смолкали да губки зло поджимали. И шипение слышалось: «Ведьма!» Вот только в их шипении были настоящие зло и зависть, а во всей жизни Арины, во всех ее делах – лишь добро. Так-то.
Некоторое время мы сидели молча, каждый размышляя о своем. Да, что ни говори, а баба Арина становилась для меня все осязаемей. Теперь я знал, что она душу вкладывала в исцеление людей, знал, что встреча с Америкой, ставшая ее лебединой песней, была своего рода подарком белой ведьме за всех исцеленных страдальцев. Конечно, Арине было плевать, что любимый свою квартиру оставил в наследство не ей – ведь она любила его, а не его жилые метры. Она лишь грустила, потому как знала: скоро им придется расстаться.