Завещаю непримиримость
Шрифт:
Лагерь Абэнзэ — последний круг фашистского ада. Здесь мне суждено было погибнуть, как и всем, кто со мной попал в этот уголок Альпийских гор, в юго-западной части Австрии.
Но пока бьется сердце, человек на что-то надеется, строит планы, продолжает жить.
Мы продолжали жить. Как могли, мы продолжали бороться.
В лагере я встретил своих старых фронтовых товарищей — Костина и Свинаренко. Судьба тоже привела их в Абэнзэ.
30 апреля они пробрались ко мне в наш барак.
— Вот, — сказал Костин, передавая мне несколько листков. —
Это были листовки, написанные карандашом под копирку. В них говорилось (я выучил текст наизусть):
«Военнопленные! Товарищи всех национальностей!
Узники фашистского лагеря Абэнзэ!
Завтра Первое мая — день сплоченности и солидарности трудящихся всех стран.
Товарищи! Братья! Мы замучены голодом и холодом. Поставлены в нечеловеческие условия. Мы терпим унижения, оскорбления и побои. Мы лишены своих имен и фамилий. Но мы не сломлены. Мы остаемся врагами фашизма. И, как можем, должны бороться!
Товарищи! Солдаты всех национальностей! Мы обращаемся к вам с призывом: не выходите на работу Первого мая! Теснее сомкнем ряды! С нами великий Советский Союз. С нами все прогрессивное человечество.
Да здравствует жизнь!
Да здравствует победа!
Смерть фашизму!
Содержание листовки стало известно всему лагерю. Утром Первого мая, когда раздалась команда строиться, из бараков никто не вышел. Среди немцев началась паника. Сначала стучали в окна, стреляли вверх. Но это не помогло.
Заперли бараки. Срочно была вызвана дополнительная охрана. Утром прибыл отряд карателей СС. Прикладами всех погнали на работу. Несколько человек было убито.
Но события Первого мая испугали немецкую администрацию. С русскими военнопленными стали обращаться немного лучше: прекратились избиения, чуть-чуть увеличился паек.
На поведение немцев, видно, влияли и события на фронте: под ударами советских войск немецкая армия отступала. Участились налеты нашей авиации. Почти каждую ночь над лагерем пролетали эскадрильи наших бомбардировщиков. И какой радостной музыкой был для нас рокот далеких моторов. Летите родные! Бомбите! Мстите, мстите, мстите за наши мучения!..
Фашисты нервничали. Теперь каждую ночь они отсиживались в глубокой штольне — боялись воздушных налетов.
Узники лагеря Абэнзэ работали в глубоких штольнях Альпийских гор — там немцы устраивали нефтеперегонный завод.
Нас не держали на постоянных работах — боялись диверсий. Но, как могли, мы вредили фашистам.
Вот один эпизод. В сентябре я работал на загрузке цистерн нефтью. Загрузка производилась в штольне: к замаскированному нефтебаку подавались цистерны. Механизация отсутствовала. Шланги и ведра — вот наши орудия труда. Рядом были кучи щебня — штольня постоянно углублялась.
Я предложил:
— Ребята, давайте цистерны загружать своим «горючим», — и показал на кучи щебня.
Меня поддержали и наши товарищи и чехи, работавшие с нами.
Мы
Но, видно, наши подарочки уходили куда-то далеко.
Так вносили мы свою маленькую лепту в уже близкую победу над германским фашизмом.
Сейчас, восстанавливая в памяти свою жизнь в лагере Абэнзэ, одно воспоминание не дает мне покоя. Оно стоит особняком, оно наполняет слезами мои глаза, давно разучившиеся плакать.
Это было в конце ноября 1944 года. В лагерь пригнали шесть русских девушек. Они были молоды, красивы, хорошо одеты — видно, работали у крестьян, но в чем-то провинились и попали в Абэнзэ.
Их поместили в маленьком финском домике по ту сторону колючей проволоки, как раз против окон нашего барака.
Ночью мы проснулись от яркого света прожектора, который ударил в окна. Все проснулись, подошли к окнам-решеткам. И мы стали свидетелями страшной картины.
Пьяные эсэсовцы, в касках и с автоматами, выгнали из финского дома всех девушек, совершенно голых. Они выстроили их в ряд у канавы, наполненной водой, вскинули автоматы… Но стрелять не стали. Палачи подошли к девушкам, повернули их лицами к канаве и стали насильно ставить на четвереньки, они били девушек прикладами по спинам, хватали за волосы и задирали головы кверху. Так продолжалось около часа. Девушки рвали на себе волосы, рыдали, кричали, звали на помощь. И сейчас стоит у меня в ушах крик самой молоденькой, тоненькой, как прутик, девушки:
— Мама! Мамочка!..
И тогда одна из них вскочила, бросилась к немцам и стала плевать им в лица.
— Изверги! Изверги! — кричала она. — Не боюсь! Презираю!
Эсэсовцы свалили девушку на землю и стали избивать ногами. Потом, еще живую, они бросили ее в канаву с водой.
Потом пятерым оставшимся девушкам, которые так и стояли на четвереньках, эсэсовцы подожгли волосы. Они держали девушек за руки, не давая потушить огонь. Когда волосы сгорели, фашисты столкнули свои жертвы в канаву и расстреляли.
Женщины мира! Сестры мои! Я обращаюсь к вам. И к тем, кто уже прожил большую жизнь и познал радость материнства. И к тем, кто сейчас носит под своим сердцем новую жизнь. И к тем, кто еще не знает сладости первого поцелуя. Я обращаюсь к вам: помните — и сейчас еще есть у вас страшный враг. Еще жив фашизм. И пока он жив, вы не можете быть спокойны. Надо бороться! Надо звонить во все колокола. Слишком дорого платит человечество за инертность и пассивность. Тени тех шестерых замученных девушек взывают к вам: боритесь с фашизмом! Боритесь за мир! А в наши дни самый страшный враг мира — фашизм в любом проявлении.