Завещаю вам жизнь.
Шрифт:
Обнимала исхудавшее тело, гладила грубый ворс арестантского халата. Седая голова тряслась. Фрау Штраух заглядывала дочери в глаза:
— Что с тобой сделали? За что? За что?!
Она успокаивала мать:
— Все хорошо, мама. Не волнуйся, мама. Произошла ошибка.
Ты же знаешь — я была секретарем графа фон Топпенау, а он оказался замешанным во что-то.
— Господи! — причитала фрау Штраух. — Я всегда была против твоих устремлений... Мы простые люди... Обычные люди... Надо было жить, как все...
— Мама, я ни в чем не виновата. Меня скоро освободят. Видишь, мне дали свидание.
— Но ты так ужасно выглядишь!
— Это все почки... Ко мне никто не заходил, мама?
— Кого ты имеешь в виду?
— Знакомых, мама! Друзей!
— Господи, все заходят, все спрашивают. Я не знаю, что отвечать... У нас был обыск.
— Тебя о чем нибудь спрашивали, мама?
— О твоей работе в «Берлинер тагеблатт», о наших прежних жильцах. Они интересовались каким-то Больцем... Кто это, Инга?
— Больцем?.. Не помню, мама.
— Говорят, он ходил в гости к кому-то из жильцов, ухаживал за тобой... Ты всегда была скрытной девочкой, Инга!
— Ухаживал за мной?.. Здесь какая-то путаница, мама!
фрау Штраух не могла успокоиться.
— Господи! — всхлипнула она. — Твой отец воевал за императора, твой брат ранен под Тобруком, ты писала такие патриотические статьи... Я пожалуюсь! Я напишу господину Риббентропу, я напишу самому фюреру!
— Мама, мама! Успокойся!.. Никому писать не надо! Все и так хорошо. Можешь быть совершенно спокойна, я не совершила ничего, противного моей совести!
— Как же могло быть иначе! — жадно лаская ее волосы, проговорила сквозь слезы фрау Штраух. — Как же иначе! Но я все равно напишу!
— Нет! Ты не напишешь, мама! Ради меня ни слова.
— Вот, вот, ты опять такая же властная, ты опять командуешь матерью.
— Мама! Я люблю тебя, мама! Ты всегда так беспокоилась обо мне... Но не надо писать, мама... Просто это не нужно.. Я была плохой дочерью. Я редко бывала с тобой Ничего не рассказывала. У меня вечно были дела - Прости меня за это, мама!
— Почему ты просишь прощения, Инга? Ты недоговариваешь чего-то?
— Нет, нет! Просто здесь, в тюрьме, поняла, как плохо заботилась о тебе. Но я хотела, чтобы всем нам было лучше, мама. Поверь мне! Чтобы всем было лучше.
— Ты что-то скрываешь, Инга!.. Посмотри мне тяжело Дочка!.. Вот так... Ты. правда, ничего не скрываешь. Господи, я совсем потеряла рассудок что... Я даже говорить не хочу!.. Нет, нет... А теперь мне спокойно. Ты улыбнулась. Тебе правда ничего не грозит?
— Нет, мама... Нет! Как Роберт? Валли?
— Они здоровы. Очень волнуются за тебя. Хотели прийти. Как ты думаешь, им разрешат?
— Я попрошу, мама... Рана Роберта совсем закрылась?
— У него же кость
— Передай им всем привет, мама... А что вообще слышно?
— Ох, Инга... Такая беда. Тебе не дают газет?
— Не дают. Но я слышала про Сталинград... Это верно?
— Такая катастрофа, Инга! Подумать, что фюрер недавно присвоил Паулюсу звание фельдмаршала. А теперь они окружены. Они бьются, как львы... Но привозят столько раненых, и они рассказывают такие ужасы...
— Мама, ты не ошибаешься?
— Как я могу ошибиться?.. О боже! Твой отец всегда говорил, что нам нельзя сражаться с Россией, что это бессмысленно. Но ведь фюрер...
— Не нужно об этом, мама!.. Дай лучше я погляжу на тебя... Ты плохо спала?
— Нет, нет... Меня взволновала встреча, и все... Тебе можно принести что-нибудь из продуктов? Кормят плохо, наверное?
— Да нет, мама! Мне ничего не нужно.
— О Господи, что за времена! Войне нет конца, тебя арестовали. Я сойду с ума, Инга! Я сойду с ума!
— Мама, мама! Не плачь!
— Прощайтесь! — приказал охранник.
— Как? Уже? Инга, разве это все?
— Таков общий порядок, мама! Дай мне поглядеть на тебя. Вот так. Вот так... И прощай. Прощай, моя родная...
— Девочка моя! Что ты говоришь?! До свиданья! Ты должна сказать — до свиданья!
фрау Штраух цеплялась за дочь.
Охранники держали ее, пока уводили арестованную.
— Инга! Дочка. Я буду ждать тебя, Инга! Мы ждем тебя домой, девочка моя!..
— Вы какая-то новая. Светлая!
– сказала Клерхен. — Ваше дело?..
— Я видела маму! — сказала она.
– Вы не знаете, какая у меня замечательная мама!
— А! — протянула Клерхен.
— Все наши здоровы, их никто не беспокоил, — сказала она. — Рана брата совсем зажила. Вот так чудесно!
— Да вы помолодели! — позавидовала Клерхен. — А от моих, как придут, ничего хорошего не услышишь. Только жалуются на трудную жизнь. Господи, вам хоть суд назначили! А про меня словно забыли! Ну что я сделала, чтобы столько страдать?!
Клерхен походила на своих родственников: она тоже любила жаловаться.
Инга делала вид, что сочувственно слушает ее.
А в ушах звучало одно: Сталинград!
Сталинград!
Что, господа? Объявленный вами крах Советского Союза опять не состоялся? Вы опять просчитались, господа- Ваши битые генералы, ваши вновьиспеченные фельдмаршалы больше не хвастают триумфами? Они скулят? капкан захлопнулся, господа?! О, вас ждут еще не такие сражения! Вы не скулить будете а выть! В бессильном вое станете пожирать друг друга? Вы, как скорпионы в огненном кольце, приметесь жалить самих себя! Сталинград!.. И к удивлению Клерхен, она засмеялась...