Завет лихого пацана
Шрифт:
Судя по влажному застоявшемуся воздуху, они вошли куда-то в подземелье.
— Вот ты и дома, — объявил некто, стоявший рядом.
С головы грубо сорвали мешок, и Никита Зиновьев увидел шершавые цементные стены. Рядом стояли трое плечистых парней в черных масках.
— Послушайте, где я нахожусь?
— Где и положено.
Громко хлопнула металлическая дверь, оставив Зиновьева в одиночестве.
Никита лег на нары, попытался уснуть. Тщетно! Свет проникал через сомкнутые веки, будоражил, до предела натягивал нервы. Это был каменный мешок без окон. Камера! Время
Зиновьев вздрогнул оттого, что дверь с шумом отворилась. Значит, про него все-таки не позабыли. В камеру вошли двое крупных мужчин в джинсовых костюмах. Ничего удивительного, так проще. В такой одежде можно перекусить в ресторане средней руки и учинить допрос в казематах. Весьма демократичная одежда. Один был постарше, лет тридцати пяти-сорока, с короткой стрижкой и с заметной сединой. Второй несколько моложе, с черными волосами и крупным носом.
— Встать! — тихо, но веско приказал один из них.
Зиновьев поднялся. Внутри вызревал протест, но, поразмыслив, он подавил его усилием воли — казематы не самое удачное место для того, чтобы качать свои права.
— Ты догадываешься, где находишься? — спросил тот, что был с короткой стрижкой и редкой сединой на висках.
«Ушастик» — окрестил его про себя Никита, потому что крупные уши вошедшего были прижаты к вытянутому черепу, а высокий лоб выдавал в нем интеллектуала.
Никита пожал плечами:
— Откуда?
Ему очень хотелось верить, что сказал он это довольно беззаботно, но, судя по тому, как непроизвольно дернулся правый уголок рта, получилось это у него весьма скверно.
Вошедший обвел красноречивым взглядом помещение и продолжил:
— Мы это место называем душиловкой, — сказано это было даже с некоторой задушевностью в голосе. — Поясняю. Набрасываем мешок на голову и стягиваем жгутом горло до тех самых пор, пока арестант не испустит дух. Чего же ты молчишь?
— А что я должен говорить?
— Ну, например, спроси, куда потом мы деваем трупы?
Второй разразился мелким смешком, невероятно действовавшим на нервы.
Пожав плечами, Никита постарался ответить как можно равнодушнее:
— Наверное, зарываете где-то здесь.
Ушастик отрицательно покачал головой.
— Не угадал. Здесь не получится, — очень серьезно сказал он. — Тут цементный пол. А его просто так не вскроешь, нужно долбить отбойными молотками. Тут по соседству кафе, а шум может привлечь нежелательных свидетелей. Так что этот метод нам не подходит. Такие вещи у нас уже отработаны, мы просто вытащим тебя на носилках, погрузим в «Скорую помощь» и отвезем на кладбище. Про Татмазарки слыхал?
По коже Зиновьева прошелся неприятный холодок. О Татмазарках он знал, так называлось заброшенное татарское кладбище. Во все времена это глуховатое местечко пользовалось дурной славой.
Ушастик удовлетворенно кивнул.
— Вижу, что знаешь. Вижу, что боишься. И правильно! На твоем месте я бы тоже боялся. Эта система у нас уже отработана, уже пару десятков жмуриков таким образом схоронили. Знаешь, где
— Послушайте, — нервно сказал Никита, — произошло какое-то недоразумение…
Ушастик шагнул вперед, отчего Зиновьев невольно отступил к стене.
— Недоразумение, говоришь?! Где алмазы, козел! Куда ты их подевал?!
Никита нервно сглотнул.
— У меня больше нет никаких алмазов. А то, что было, вы уже забрали.
Коротким и точным ударом второй ткнул Никиту в солнечное сплетение. Тело пронзила боль, и Никита согнулся пополам, ощутив свою полнейшую беспомощность. Достаточно было слегка его толкнуть, чтобы он рухнул на цементный пол.
— Ты хочешь, чтобы я тебе добавил, сука? — ухватил Никиту за волосы Ушастик. — Так это я тебе быстро устрою. Мы не из тех людей, которые будут с тобой церемониться. Ты меня понял?!
Он подался слегка вперед, наслаждаясь мучениями Никиты. У Зиновьева где-то внутри словно крепко перекрылся какой-то краник, не позволяя снабжать легкие кислородом. Никита попытался ответить, но из его горла вырвался только сип.
— Так ты у нас, оказывается, безголосый, милок? — посочувствовал Ушастик и коротким ударом в челюсть опрокинул согнувшегося Никиту в угол камеры.
Больно ударившись об стену, Никита попытался подняться. И в этот самый момент он почувствовал, что краник, пережимавший горло, слегка приоткрылся и позволил вдохнуть крохотную порцию воздуха, необходимую для дальнейшего существования. Где-то внутри радостно заколотился колокольчик, извещая о том, что дела не столь уж скверные. А уже затем, в следующую секунду, мощная струя живительного воздуха проникла в трахею, наполнила съежившиеся альвеолы, и Никита мучительно вздохнул полной грудью, оживая.
Мучитель, зло усмехаясь, стоял над ним.
— Тебе стало нехорошо? — посочувствовал Ушастик. — Может, помочь подняться? Так я быстро. Тебе одного удара в челюсть будет достаточно или все-таки добавить? А то я ведь могу и череп проломить.
Опираясь об стену, Никита поднялся.
По тому, какими глазами на него смотрели, не приходилось сомневаться в том, что этим людям ничто не помешает сейчас набросить ему на шею петлю да по-тихому удавить. Второй мучитель негромко хихикнул. Беспомощность Зиновьева доставляла ему удовольствие.
— Что вы от меня хотите?
Голова противно ныла. Затылок саднило, наверняка он ободрал кожу о шершавую цементную поверхность.
Ушастик подступил почти вплотную к нему, повернувшись к усмехающемуся напарнику, он весело заговорил:
— Ну дает, фраер! Похоже, что он совсем не хочет врубаться.
— А может, он не верит, что мы можем его живым закопать? — удивленно спросил чернявый. — Ты, парень, видимо, так и не понял, с кем имеешь дело? Нам можно все! Мы можем переломать тебе руки и ноги, выбросить тебя с двенадцатого этажа, и нам ничего за это не будет. Может быть, ты сомневаешься?