«Заветные» сочинения
Шрифт:
Как он свой долгий шест в меня поглубже вдвигает!
Каким меня тогда ударом поразит,
Как скало он свое претолстое ввалит!
Со страху вся дрожит в махоне щекоталка,
Лишь думаю, что вложится его сурова палка.
Уж в робости такой упорной быть стыжусь,
Хоть чудится мечта, что будто въявь ложусь,
Но вдруг, вообразив задор неутолимый
И купно толстый ствол его непреломимый,
Не смею для того в его предаться власть
И чувствовать боюсь к нему
Как думаешь о сем, любезна Секелия?
Секелия
О, коль прекрасна плешь! Муде также драгие!
Миликриса
Достоинства его чрез чур не выхваляй
И склонности к любви во мне не умножай.
Он князь, я знаю то, и елдаком не скуден,
Хотя и невзрачён, однако ж весьма чуден.
Секелия
Природа знает, что прилично дать кому.
Пускай пригожства нет, пусть глуп и по уму:
Однако, так она таланты разделяет,
Как блядь разумная, кому уж дать, так знает.
Князь важен елдаком, осанист и с мудей,
Которыми давно прельстил уже блядей.
Довольно награжден сим даром от природы,
И плешь его бодра премногие уж годы.
Притом зарубами роскошствует она,
Как будто многими приятностьми весна.
Миликриса
Весною дышет плешь; шентя моя — зимою.
И сохнут оттого сады на ней без зною,
Которые сперва в прохладе все цвели,
И нагло воробьи летать в них не могли
С восторгом вспомню я то время, как не знала
Ни самых я мужчин, ни их опасна жала.
Сколь страшен для меня Дурносов, злой сей рок,
Столь вдвое мой отец в таких случаях строг.
Ты знаешь ведь его.
Секелия
Суровость Долгомуда?
Не строг он для любви, но строг он лишь для блуда.
Он дряхл и тешить сам не в силах молодых,
Затем не хочет зреть веселостей твоих.
Подобная всегда так кладена скотина,
У коей фунта с три пускай висит шматина.
Взирая на других плодящихся скотов,
Не чувствует, чтоб в ней зажглась с задору кровь.
А ты, прекрасная в сих летах Миликриса,
Со зрелой красотой спокойно веселися.
Миликриса
Опомнися, мой свет, что погрешила ты,
Хваля Дурносова мне слишком красоты.
Его ты предо мной бесстыдно уж почтила,
А Долгомуда же так ложно осудила.
Разве забыла ты, что он ведь мой отец?
И в молодости был такой же молодец!
Сама же ты об нем не раз мне говорила,
Какая прежде-то
Дурносова ты уж высоко вознесла,
Его муде и плешь чрезчур превознесла.
Неужто и того родитель не достоин,
Что ратовал в шенте он так, как храбрый воин?
Секелия
В нем важность старости сияет, а не блуд.
Он разумом силен, как хитр у князя уд.
Чтоб правду доказать могла вам очевидно
И если б вы могли на то зреть безобидно,
Желала б я весьма изведать на весах,
В его ли голове иль в княжеских мудах
Есть весу более?
Миликриса
Но кто сему поверит?
Тот разве, кто муде и разумы так мерит.
Секелия
Кто больше в свете жил, и знает больше тот.
Примеров много есть; неопытный — как скот.
Но разны случаи на разум мне приходят:
В земле как золото счастливые находят,
Так точно и в мудах толк, может быть, ведь есть.
Когда в шентю любви хуй толкнут будет весь,
Другая станет вся и разум изменится.
Чем больше ревности к любви в тебе родится,
Тем выше возносить ту будешь красоту,
Хоть бы всегда была в кровавом ты поту,
Дабы чрез то порок сокрыть свой предо всеми.
Миликриса
Не искушай меня словами, свет мой, теми,
Которыми даешь заразу в сердце мне.
Не думаю искать я золота в земле.
Коль хочешь, князю будь любовницей ты милой,
А мне он все-таки пребудет ввек постылый.
Секелия
Я рада бы была в его предаться власть,
И пусть бы врезал мне свою шматину всласть.
Но малодушия сего в нем быть не чаю,
Чтоб отсулённую тебе в меня вбил сваю.
Миликриса
Пристойно князю быть и щедрым к всем, и честным.
Коварно ты его вдруг делаешь бесчестным.
Известна всем его, конечно, доброта,
Что не вернется уж с хуя его пизда.
По щедрости своей он столь великодушен,
Что всякую биткой довольствовать радушен.
Секелия
Почто ж не склонишься женою быть ему?
Миликриса
Противник может быть желанью моему
Отец, который в том…
Секелия
Во всем будь безопасна!
Столь плешь Дурносова велика и ужасна,