Заветы предательства
Шрифт:
Септивал тоже это осознает.
— Он что, не видит нас?..
«Разбойник» открывает огонь по «Гончей» прямо через постройку. Импульсы лазерной энергии сносят стены. Пустотные щиты вражеского титана лопаются, и ударная волна врезается в уже расшатанное здание.
С грохотом рушится потолок.
Гай молниеносно прыгает к Варинии и прикрывает собою женщину и ребенка от огромных обломков кладки. Доспех раскалывается с громким хрустом, и Туллиан мгновенно понимает, что его товарищ погиб.
Упавший потолок задевает и Септивала —
Он падает вместе с дождем из кусков скалобетона, а через отверстия в крыше льется внезапный, ослепительный свет. Приземляется Туллиан на подвальном этаже, заваленном обломками перекрытий, и удар оглушает его. Затем обвал прекращается, только клубы пыли валят из разрушенного дома.
Вой громадных моторов заставляет сержанта забыть обо всем. Подняв глаза, он видит изменническую «Гончую», нависшую над проломом в стене.
Где-то наверху кричит Вариния.
После частичного обрушения углового блока «Разбойник» снова открыт, прямо впереди «Денолы». Он неудачно прицелился: разнес жилкомплекс, но не попал в «Гончую». Тихе громогласно хохочет, зная, что один выстрел в беззащитный мостик врага закончит дуэль.
Сквозь фильтры аудиодатчиков он слышит какой-то шум, вопль совершенного ужаса. Звук приятен Тихе, поэтому он смотрит вниз, на руины здания. Принцепс чувствует, что и «Денола» реагирует на крик, взволнованная находкой своих сенсоров.
Среди кусков кладки стоит на коленях молодая женщина, залитая кровью и покрытая пылью. Ее ужас и страдание буквально ощутимы.
Что-то шевелится у нее на руках. Ребенок.
Взгляд ярко-голубых глаз впивается в Тихе, словно лазерный луч.
Убей.
«Денола» содрогается от этого порыва, но принцепс медлит. Младенец, полный блаженного неведения о том, что стоит над ним, не выказывает страха. Он чист и невинен.
Истреби. Уничтожь. Изувечь.
Неистовый шепот машины пронзает мысли Тихе, словно раскаленные гвозди. Эта боль — эта настойчивость — пугает его, заставляя разорвать контакт с титаном.
На краткий миг принцепс выходит из манифольда и оглядывает мостик «Гончей» собственными глазами. На пультах управления лежат высохшие трупы модератов, а на приборных панелях вспыхивают дуговые разряды тошнотворной желтушной энергии.
Кровь. Пусть льется кровь.
Это не голоса его товарищей. Затем Тихе осознает, что случилось с ним, и его сердце леденеет от страха. Тело принцепса стало хрупкой, едва живой оболочкой, которую поддерживает в таком виде сверхъестественная сила «Денолы». Он больше не господин.
— Не командуй мною! Я принцепс…
Терзай. Раздирай.
«Денола»
— Нет! Нет, я повелитель машины!
Манифольд, уловив его протесты, направляет их импульсным сигналом в системы титана.
По необъяснимой причине «Гончая» отшатывается от здания и неуклюже выходит на середину дороги. Микал не мешкает ни секунды.
— Огонь!
Мелта-пушка выпускает сфокусированный луч, который испаряет бронированную кабину неприятеля. Яростный поток микроволн сжигает все и вся на мостике титана, после чего его металлическая голова взрывается от избыточного давления.
«Гончая» начинает заваливаться на спину, судорожно размахивая орудиями и ногами, и врезается в жилблок на другой стороне улицы.
— Еще! Из всех стволов!
«Инвигилятор» атакует изувеченного врага ракетами, лазерными и мелта-лучами, прожигает дыры в его панцире, отрывает ему ногу и решетит броню. Из рассеченных линий энергопитания вырываются языки пламени, которые обволакивают остов титана, и обугленная искореженная масса металла оседает на землю, истекая горящей смазкой.
Микал несколько секунд сканирует ее, желая убедиться, что «Гончая» действительно уничтожена.
— Ремонтная бригада, внимание! Неприятель приближается к «Аратану», и наши пустотные щиты уже должны работать, когда мы доберемся до заслона. Будем надеяться, что Машинный бог в милости своей не даст нам опоздать.
Аквила по завалам взбирается на верхний этаж, где его ждет Септивал. Легионер стоит над младенцем и неподвижной Варинией.
— Она мертва, — говорит он, глядя на стройное израненное тело у своих ног.
Нагнувшись, сержант забирает ребенка из мертвых рук матери. Пексилий глядит на космодесантника, морщится и хватается пальчиками за его латные перчатки.
— Гай счел своим долгом защитить их, — произносит Туллиан. — Он пожертвовал жизнью ради этого младенца.
— Боюсь, невыгодный вышел обмен, — замечает Септивал.
— Гай был прав. Да, ребенок вырастет среди войны и разрухи, но разве мы сражаемся не ради того, чтобы уберечь новое поколение? И, возможно, оно познает мир. В грядущие годы появится немало сирот, но мы не имеем права бросать их.
— И что изменит один младенец?
— Мы должны жертвовать собой лишь во имя благой цели. Гай верил, что жизнь этого ребенка ценнее, чем его собственная. Ради памяти товарища мы обязаны сделать так, чтобы его смерть не оказалась напрасной. Со временем погибнем мы все, но обязательно появятся другие, что будут свидетелями наших деяний. Итрака стала братской могилой, но, возможно, когда-нибудь юный Пексилий узнает правду о случившемся здесь и вернет долг за спасение в тысячекратном размере.