Зависимость. Трилогия

Freedomni .

Бармен вернулся с таким лицом, словно ему только что сказали, что его мать была генетически измененной гориллой, но достаточно вежливо пригласил Джада проследовать в отдел для персонала, сказав, что Урсула примет его немедленно.

Как оказалось, хозяйка ждала его в гримерке. Она стояла спиной к двери, склонившись над одной из танцовщиц. Услышав, как открылась дверь, Урсула повернулась, держа в руке кисточку для румян.

– Можешь идти дорогая, - сказала она девушке.
– Мы закончим позже.

Подождав, пока закроется дверь, Урсула села в крутящееся кресло и забросила крепкие, несколько кривоватые ноги на стол. На ее лице было столько макияжа, что невозможно было определить не только точный оттенок кожи, но даже расу, к которой она принадлежала. В ушах покачивались длинные блестящие серьги больше похожие на моток разноцветной проволоки, чем на украшение. Темные волосы были убраны под сеточку, а рядом на столе лежал блондинистый парик.

– Не против, если я сниму туфли, зайчик?

И не дожидаясь его ответа, Урсула по очереди стянула с ног туфли на пятнадцатисантиметровой шпильке и сбросила их на пол. Из-за этого простого движения практически все платье сползло вверх, оголив большую часть бедра.

В это мгновение Джад мог думать только об одном: никогда еще ему не приходилось видеть гладко выбритых мужских ног. Но каждая профессия требует от людей определенных жертв.

– И так, - продолжила Урсула, томно глядя на него.
– Услуги какого рода тебя интересуют?

Он бросил быстрый взгляд в сторону двери. Проследив за ним, хозяйка заверила, что здесь их никто не станет подслушивать, ведь главный закон, позволяющий до сих пор существовать местам, вроде этого, гласит: каждый имеет право на свои секреты. Или, как сказала Урсула, "маленькие грязные секретики".

– Мне нужна информация, - наконец, произнес Джад, поняв, что сдерживаться больше нет смысла, и позволил своей ауре разлиться в небольшом полуподвальном помещении. Открыться таким образом было небезопасно, открыться, зная о последствиях, было сравни личному вызову.

/////

Иногда единственное, что заставляет нас держаться, - это надежда на лучшее. Без надежды ты - мертвец.

Но являешься ли ты дураком, надеясь и при этом зная, что это бесполезно?

Тридцать метров под землей. Сверху пятиметровый слой металла. От лестницы, ведущей на поверхность, до двери - несколько километров запутанных тоннелей. Металлическая коробка со звукоизоляцией и огромным засовом на двери. В комнате нет мебели, да и вообще ничего нет, кроме вмурованных в стену цепей. Старые, покрытые ржавчиной кандалы вокруг тонких бледных запястий, усеянных крошечными красновато-коричневыми пятнами и едва заметными в скудном свете шрамами.

Она могла бы встать, но только вжавшись лицом в стену. Даже есть приходилось сидя, с трудом управляя онемевшими

и вечно трясущимися руками. Три раза в сутки ее выводили в ванную комнату, но за две минуты нельзя было успеть принять душ, только засунуть голову под кран. В конечном итоге, кому какое дело, как она выглядит? Здесь некому смотреть на пленницу, даже крыс и насекомых нет.

Здесь есть только тень и тишина.

Как тихую ночь пронзает молния, так и отчаяние иногда пронзает луч надежды.

Зачем только ей жить?

Жизнь ради жизни, как борьба ради борьбы или боль ради боли.

Не имеет смысла.

Снаружи скрежет - отодвигается засов на двери. Она инстинктивно отодвигается назад, упираясь спиной в холодную металлическую стену, и задерживает дыхание. Долгие годы взаперти приучили ее бояться стражников и избегать даже случайно смотреть на них. Вот и сейчас единственное, что видят ее глаза, - темно-коричневые грубые мужские ботинки, покрытые разводами грязи.

Эмалированная миска со звоном скользит по земле, ударяясь о ногу девушки, и горячая дурно пахнущая жидкость выплескивается вокруг.

– Жри, Кью.

Кью. Когда-то давно у нее было имя, а теперь осталась только одна буква. Q. Она даже уже не помнила, почему охранники прозвали ее так. Как и не помнила своего старого имени.

Нужно было подождать, пока он уйдет, но у нее не было сил. Она накинулась на еду, как голодное животное, за что получила сильный удар шокером. Цепи удержали ее руку от ответного удара. Бессильная злость жгла сильнее, чем боль. Кью действительно напоминала животное. Грязная, вонючая, зажатая в угол. Дикарка. Чудовище.

– Тварь!
– это было последнее, что она услышала, прежде чем закрылась дверь.

Голубые молнии скользили по ее коже, вспыхивая крошечными искрами под звук, который был чем-то средним, между шипением и свистом. Потребовалось несколько минут, чтобы успокоиться и взять себя в руки.

Это для твоего же блага.

Ты уничтожаешь то, что тебе дорого. Ты опасна, а мы хотим только помочь.

Помочь? Держать ее в подвале - помощь?

Воздух в камере наэлектризовался, и ее волосы стали дыбом. На самом деле использовать силу электромагнитного поля в железном кубе больно. Спустя несколько минут с потолка полилась вода - сработал защитный механизм, чтобы удержать ее. Как будто она хотела отсюда сбежать. Цепи накалились, оставляя на ее коже новые шрамы. Впрочем, их сетка была такой плотной, что невозможно было различить, какие из ее шрамов новые. Единственная тусклая лампочка под самым потолком заискрилась и погасла. Теперь ей придется есть в темноте.