Зависимость. Трилогия
Шрифт:
Все убийцы одинаковы. Ты обязательно снова кого-то убьешь.
Так сказала женщина в тот день, когда Кью впервые поместили в закрытую одиночную камеру. Тогда у нее еще было имя, которого она больше не помнит. Должно быть, это и к лучшему.
Каждый новый удар разрядом тока отзывался в каждой клетке ее тела. Слезы бы жгли глаза, если бы она умела плакать, но даже боль не помогала прочистить разум. Перед глазами стояла сплошная пелена из мышц, желтовато-белых костей,
Не в силах справится с этой ужасной болью, пожирающей ее изнутри, Кью начала истошно кричать, так, что ее крик был слышен, наверное, в каждом кабинете и каждой камере.
Пожалуйста, верните меня в камеру.
А лучше убейте меня.
Застрелите меня.
Задушите.
Разорвите на части.
Рвите мои мышцы и грызите мои кости.
Жгите мою плоть.
Уничтожьте меня.
Спасите меня.
К несчастью, единственное, чего она добилась, - большой дозы транквилизатора и смирительную рубашку.
Когда Кью лежала на койке, пристегнутая железными цепями, пребывая уже в полубессознательном состоянии, один из докторов склонился над ней. Наверное, это был доктор, но она уже не различала ничего, кроме размытого бледного пятна вместо его лица.
– Ничего, дорогая, больше ты ничего не вспомнишь, я обещаю.
/////
Так холодно.
Она ворочалась из стороны в сторону, пытаясь натянуть одеяло повыше, закутаться в него с ног до головы, чтобы хоть так почувствовать себя в безопасности. Хотелось верить, что есть хоть какой-то слой, отделявший ее от внешнего мира, то, что могло защитить от бед, приходивших снаружи.
Воздух, заходящий в ноздри, обжигал, кожа была сплошь покрыта мурашками, ледяные онемевшие конечности. Холодно. Больно.
Эти ощущения так хорошо знакомы. Ледяная вода, давящая на грудь и словно в тисках сжимающая голову, волны, утягивающие дальше и дальше от берега, то поднимающие над поверхностью воды, то утаскивающие на самое дно. Это беспомощность. Отречение. Это конец.
А затем все начинается сначала.
Кью бы многое отдала, чтобы перестать помнить. Но разве у нее осталось что-то, что можно отдать? Даже ее собственное тело не принадлежит ей. Ее память - сосредоточение страшных, по-настоящему скверных историй, а мозг - клетка для них.
Очередного срыва не избежать, это только дело времени. И это новый цикл, новая кровь на ее руках.
Самоубийство кажется легким и правильным выходом из этого замкнутого круга.
Удавка на шее, нож в сердце, удар током, утопление, четвертование...Все это так же часть ее воспоминаний.
Уж лучше снова вернутся в клетку, где она, по крайней мере, не сможет никому причинить вред.
/////
Это был действительно прекрасный дом. Старинный трехэтажный особняк с гладкими белоснежными стенами, витиеватыми колонами, красивыми мраморными статуями у входа, мощной лестницей, расходящейся из одной точки на два потока и снова сливающейся в другой. Казалось бы, идеальный и продуманный до малейших мелочей. Стены, увешанные старинными полотнами, среди которых, конечно же, только подлинники. Мебель внутри исключительно деревянная, из самых дорогих пород дерева. Серебряная и фарфоровая посуда, китайские вазы каких-то там династий, старые, пожелтевшие от времени карты на стенах под толстыми непробиваемыми стеклами. Красота в таком виде и таком количестве навевала скуку. Жить в месте, которое по общечеловеческим канонам считается обителью духа и свидетельствует об исключительно возвышенном вкусе его хозяев, на самом деле то же самое, что жить в музее. Это не более чем коллекция вещей. Не более чем просто дом. Не более чем способ продемонстрировать собственное финансовое превосходство.
Анне разрешили свободно перемещаться по дому и зимнему саду, но не дальше. Ей выделили комнату, по размеру превосходящую дом, в котором она жила с мамой, где было множество игрушек, которые ее совсем не привлекали, разнообразной электроникой, к которой она ни разу не притронулась, и книг, которые почему-то совсем не вызывали никакого интереса. Ей приносили исключительно сказки и приключенческие романы, которые ей раньше нравились, но сейчас казались глупыми и нереальными. Лучше бы это была инструкция по ремонту бойлера!
Девочка проводила целые дни, блуждая по особняку, и всюду носила с собой блокнот и пачку карандашей. Слуги (а здесь их было 24 человека) большей частью хорошо к ней относились, но никто еще ни разу не сказал ей за раз больше нескольких предложений.
Каждое утро она делала зарубку на ножке кровати, скрытой под толстым, расшитым кружевами, одеялом: семь вертикальных линий и одна горизонтальная поперек, как заключенные в тюрьмах.
И так на сегодняшний день насчитывалось шесть горизонтальных линий.
Женщина, выглядевшая как ее мать, пообещала отвезти Анну домой, но вместо этого забрала девочку оттуда. Этот холодный равнодушный дом, заставленный огромным количеством ненужных вещей, не был ее домом.
Так же она обещала, что никто больше не станет лгать девочке, и она наконец-то узнает всю правду. При этом единственное, что ей сообщили, так это то, что женщина, которая ее вырастила, вовсе не была ее матерью. Должно быть, те, кто привез ее сюда, были убеждены, что это поможет Анне поскорее пережить смерть матери, что было совершенно абсурдно.