Зависть кукушки
Шрифт:
– У тебя дома есть шоколадка. – Петр салфеткой вытер Вовке нос. – В холодильнике лежит, ты забыл?
– Да-а, – горестно протянул Вовка, – а вдруг она кончится!..
Петру вдруг стало жалко Вовку, у которого теперь нет матери, и он это скоро поймет. И неизвестно еще, как сложится их дальнейшая жизнь, и что еще Вовка потеряет в результате… Пусть хоть сегодня у него будет шоколадка. А то вдруг и правда, прежняя «кончится».
– Ладно, купим! – решительно пообещал он Вовке.
…Ночью он опять сидел на кухне, не включая света, и думал, что же теперь делать и кто виноват.
То, что он заставлял Машу рожать второго ребенка, было
И как ему теперь быть? Он слышал, что мужикам в таких ситуациях тоже положен отпуск, вроде декретного. Сколько платят за такой отпуск, сумеют ли они с Вовкой и с ребенком прожить на эти деньги? С кем он будет оставлять младенца, когда надо будет пойти в магазин или отвести-привести Вовку в садик и из садика? Придется просить соседку и, наверное, приплачивать ей за это.
Они с Машей ничего не покупали для ребенка, потому что от Вовки осталась куча детского барахла. Ни коляску, ни кроватку не покупали тоже. Да, но все это лежит у Лавровых! Сколько Машка просила его: привези, привези! А он все тянул, ему все было некогда. Вот и дотянул! Как он теперь пойдет к Лавровым после такого разговора с тещей?..
Какой он идиот! Жил как жилось, ни о чем не думая! И права теща: он пользовался поддержкой Лавровых, как бы и рассчитывал на нее. Но он-то думал, что это нормально, когда родители помогают детям. Если бы его мать была жива, она бы непременно им помогала. И никогда не упрекнула бы!
Он ведь работал! Ну да, они никогда не жили на одну его зарплату, и он не брезговал колбасой из «академических» спецпайков. И ему, наверное, можно считать себя нахлебником в их богатой семейке.
Может быть, он и вправду был недостоин Маши? Как там кричала теща: «Какая была девочка! Какие были поклонники! А с кем связалась!..»
Какие там у нее были поклонники? Он всегда был ее поклонником!
…В третьем классе Петра пересадили к тихоне-отличнице Машке Лавровой, чтобы та положительно повлияла на хулиганистого одноклассника и подтянула его успеваемость. Петр был недоволен. Во-первых, ему на фиг не нужны были дисциплина и успеваемость, во-вторых, ему не хотелось сидеть с девчонкой, в третьих – ему не нравилась Машка. Некрасивая. Большеротая и лупоглазая, как лягушка. Ему тогда нравилась Зина Боброва, беленькая и сдобная, как булочка. Для начала он как следует пихнул Машку, чтобы знала свое место и не воображала. Машка упала и здорово ударилась, а Петру записали замечание в дневник. Они с Машкой долго дулись друг на друга. Но постепенно привыкли сидеть за одной партой, начали разговаривать и, наконец, подружились. Петр стал бывать у Машки дома, и ему там очень понравилось.
Во-первых, там здорово кормили. Домработница Ольга жарила такие драники, такие блины, пекла такие пирожки! Во-вторых, там был большой цветной телевизор, а в третьих, у Машкиного
Проблему успеваемости Петра они решали просто – Машка давала ему списывать. Но потом Петра вдруг стало задевать, что девчонка умнее его. Он приналег на учебу и в старших классах уже сам помогал Машке с физикой и математикой.
Конечно, их дразнили женихом и невестой, и Петру приходилось махать кулаками, чтобы некоторые заткнулись.
…В доме Лавровых всегда бывало много гостей. Друзья, сослуживцы, ученики академика, подруги Марии Дмитриевны, друзья дочери и зятя… Люди разных профессий, разных возрастов и сами по себе очень разные, они составляли пестрый человеческий мирок, в котором каждому из них было тепло, приятно и нескучно. Когда Петр с Машей подросли, их стало интересовать это разноликое общество.
Никто не гнал их с Машкой, когда они приходили в гостиную и тихо устраивались в уголке. С ними даже снисходительно заговаривали: «Ну как, молодежь? Как учеба?..» Потом про них забывали, и начинались захватывающе интересные разговоры. Чего только они не наслушались в этой гостиной – научные споры академика с коллегами перемежались медицинскими анекдотами, которые мастерски рассказывал хирург Левченко, и театральными байками от старой актрисы Вьюговой, подруги Марии Дмитриевны. А когда приходил писатель-фантаст Якушев, начинались истории о таинственных летающих объектах и странных артефактах, найденных при археологических раскопках. Петру после таких разговоров хотелось сразу всего – стать нефтяником, врачом, космонавтом, ездить в археологические экспедиции и сниматься в кино!
Был еще один очень интересный человек – Петр Адамович Лешковский, любимый ученик академика. Он был моложе большинства гостей, ему было лет тридцать пять, но в обществе, собиравшемся в доме Лавровых, его принимали на равных. Это с ним академик вел научные споры, и гости, большинство из которых ничего не понимали в нефти, слушали их с интересом. Лешковский очень хорошо говорил. Петр тогда впервые оценил силу и прелесть хорошо развитой речи – точных, метких слов, образности сравнений, искрометности шуток. Даже не понимая смысла, эту речь можно было слушать как музыку. Академик потом говорил, посмеиваясь:
– Адамыч, даже если не прав, уболтает. Вот же подвесил бог язык мужику! Завораживает, как сирена!
А домработница Ольга, подававшая в гостиную чай и кофе, называла Лешковского старинным словом «краснобай».
Внешность у Лешковского была самая обычная – среднего роста, светловолосый, с голубыми, немного сонными глазами. Не красавец. Но Петр видел, как при его появлении загорались глаза у женщин. Даже старая актриса Вьюгова оживлялась и мигом входила в образ юной кокетки. А бедная Машка, когда Лешковский ненароком обращался к ней, краснела до ушей и начинала заикаться.
Петр дневал и ночевал у Лавровых, этот дом стал для него даже не вторым, а скорее, первым. А его собственный дом казался ему унылым и скучным. Мать, работавшая терапевтом в ведомственной поликлинике, где лечились эти самые академики и «доценты с кандидатами», приходила домой такая усталая, что даже разговаривать у нее не было сил. Не говоря уже о том, чтобы печь блины и пироги. Отец Петра давно их бросил, Петр его даже и не помнил. Он любил и жалел мать, но все-таки уходил туда, где ему было весело и интересно.