Зависть кукушки
Шрифт:
– Пап, а вон тот дяденька – безбилет! – Вовка ткнул варежкой в направлении румяного пацана лет пятнадцати с коньками и самодельной хоккейной клюшкой под мышкой. – Я видел, он билетик не отрывал! Его теперь в милицию посодют, да? Оля говорит, что всех безбилетов содют в милицию!
– Ну, может, у него проездной, – неуверенно предположил Петр.
Вовка не поверил. Затихнув, приоткрыв рот, он не сводил глаз с «дяденьки», видимо, ожидая, что вот-вот явится милиция, чтобы покарать «безбилета», и когда тот выпрыгнул из трамвая на очередной остановке, разочарованно вздохнул
Вдруг он снова повернулся к Петру и сказал каким-то совершенно другим тоном:
– Папа, а тетя Клава говорит, что мама умерла.
Петр, успевший за время Вовкиного затишья углубиться в свои мысли, вздрогнул и хрипло переспросил:
– Какая еще тетя Клава?
– Ну тетя Клава, Лялькина мама! Она говорит, что мама родила грыза и умерла. Папа, кто такое грыз?
Петр лихорадочно соображал. Так, Лялька – это Вовкина подружка, живет в лавровском доме. А ее мама… А, ну да, это же Сиделка! Женщина с Мокрыми Глазами!
У этой женщины в глазах всегда стояла мутная влага. Казалось, что она вот-вот прольется, но она никогда не проливалась, так и стояла в глазах. От этого взгляд был неприятным, мажущим, оставляющим ощущение мокрого следа. Если бы не эти неприятные глаза, «Лялькина мама» казалась бы вполне привлекательной, особенно на мужской вкус: фигуристая, пышная брюнетка с яркими губами.
Женщиной с Мокрыми Глазами ее называл Петр. Все остальные жильцы «академического» дома звали ее Сиделкой. В «академическом» доме она была своего рода знаменитостью. Тому предшествовала одна история.
Супруги Козловские, живущие в одном подъезде с Лавровыми, попали в автоаварию. Муж, профессор Козловский, отделался синяками и ссадинами, а вот его жена получила черепно-мозговую травму. Профессорша долго лежала в клинике, сначала были надежды на выздоровление, но потом произошел инсульт, и надежды растаяли.
Парализованную профессоршу перевезли домой. Сначала Козловский пробовал ухаживать за женой сам, с помощью домработницы, но скоро сдался, ноша оказалась не по силам. Врачи и друзья посоветовали нанять профессиональную сиделку. Вот тогда в доме и появилась Женщина с Мокрыми Глазами. Ее услуги требовались круглосуточно, и она поселилась в большой квартире Козловских вместе с маленькой дочкой, чернявенькой и хорошенькой, как куколка.
В «академическом» доме всегда было много прислуги – домработницы, няньки, водители. Поэтому личная и семейная жизнь его обитателей никогда не была тайной. Вскоре среди прислуги, а потом и среди хозяев распространился слух: Козловский спит с сиделкой своей жены! Это, конечно, было довольно неприлично, но за пределы допустимого не выходило. Дело житейское. Козловский был, конечно, не молод, но и далеко не стар. Все отнеслись с пониманием…
Через полгода профессорша умерла. Но Сиделка не ушла. Она продолжала жить в квартире Козловского, а ее дочка продолжала играть во дворе с «академическими» детьми. Профессор уволил старую домработницу, и все поняли, что профессорское хозяйство взяла в свои цепкие руки Сиделка.
Некоторое время в доме ходили смутные слухи, что Сиделка помогла
Постепенно к ней привыкли, хотя и относились откровенно неприязненно. А она и не искала ничьей любви, не заискивала ни перед кем, вела себя не то что вызывающе, но уверенно. Глаз не опускала, говорила громко, и явно не относила себя к прислуге, а когда вызывала полотеров или сантехников – командовала ими по-хозяйски.
Петр иногда встречал ее в подъезде или во дворе, и всегда она смотрела на него так, будто чего-то от него ждала. И потом ему всегда хотелось стереть с себя ощущение липкого, мокрого взгляда.
– Пап, ну пап! – ныл Вовка. – Кто такое грыз?
«Спиногрыз» – догадался Петр. Это словечко было частым в лексиконе Сиделки. Она и свою маленькую дочку звала «спиногрызкой».
– Вот что, Вова, – строго сказал Петр, – никакого «грыза» нет, и слова такого нет. Мама уехала лечиться. А ты, если будешь слушать глупости и повторять глупости, сам вырастешь дурачком.
Вовка обиделся.
– А бабушка Нина говорит, что я очень умный. Она говорит, что у меня есть винтилект, а у тебя нету! Вот!
Петр тяжело вздохнул. У «бабушки Нины», похоже, у самой проблемы с интеллектом. Вот зачем настраивать ребенка против отца?
– Пойдем, умник! – сказал он Вовке. – Следующая остановка наша.
У Лавровых, как всегда по воскресеньям, было полно народу. Здесь была и старшая Машина сестра Инна с мужем и детьми, и подруга Нины Владимировны Серафима с внуком Севой, и еще какие-то гости. Взрослые сидели в столовой за чаем, дети носились по коридорам. Вовка, как только Ольга выпутала его из лишних одежек, кинулся к ним.
– Нина Владимировна дома? – спросил Петр у Ольги.
– К себе ушла, – Ольга смотрела на него с сочувствием. Она была строгая, молчаливая и все понимала. К Петру она относилась с симпатией. Когда он жил у Лавровых, всегда старалась его повкуснее накормить, а когда он простужался, поила чаем с малиной.
Петр направился к комнате Нины Владимировны, и Ольга перекрестила его вслед.
…Разговор с тещей ошеломил Петра. Нина Владимировна и слышать не хотела о ребенке.
Он, конечно, заявился в самый неподходящий момент – теща сидела в кресле и рассматривала фотографии в альбоме. Машины, детские, издалека разглядел Петр. Она подняла больные, заплаканные глаза, и когда увидела, кто перед ней, в них появилась неприязнь, почти ненависть. Петр скрипнул зубами, но отступить уже не смог.
Как только теща поняла, о чем пойдет речь, она резко поднялась из кресла и встала перед Петром, выпрямившись и опасно сверкая мгновенно высохшими глазами. Несмотря на свой высокий рост, он сразу почувствовал себя маленьким и глупым.
– Вот как! – заговорила она напряженным звенящим голосом. – Вот оно как! Ну конечно, кто бы сомневался! А я знала, я так и знала, что вы попытаетесь свалить эту ношу на нас!
– Нет, я не… – начал Петр, но она перебила его:
– Интересно, как вы себе это представляете? На чьи руки вы собираетесь его свалить?