Завод седьмого дня
Шрифт:
Пока они могут себе это позволить.
От собственного упаднического настроения Альберту хотелось плакать, как пятилетнему. С нажимом потерев глаза, он дождался, пока омлет прожарится, и неопрятными комками скинул его в три тарелки. Свою и Карела оставил на столе, налил крепкого, терпко пахнущего молоком чая в кружку, перехватил все поудобнее и отправился наверх, осторожно переступая со ступеньки на ступеньку. Он не привык никому носить еду и ужасно боялся, что сейчас все уронит. Тогда придется все переделывать
Убираться лишний раз не хотелось, а еще больше было бы жаль потраченных впустую продуктов – их и так оставалось слишком мало.
Толкнув плечом дверь, Альберт осторожно вошел в комнату. В маленьком темном помещении было затхло и тепло. Карел сидел у кровати Марты, которая полусидела на подушках и улыбалась.
Альберт уже забыл, как их мать умеет улыбаться. После такого беда не беда, ссадина не ссадина и драка не драка. Сразу как-то понимаешь, что все хорошо.
– Я принес ужин, – под тяжелым взглядом Карела он поставил тарелку и кружку на столик.
Марта потянулась и села на кровати, свесив ноги вниз.
– Спасибо, Берти. Возьми стул, садись.
Альберт наклонился к Карелу, пробормотал, что их ужин ждет внизу, подтащил стул и сел. Несмотря на нематериальное тепло, которое излучала Марта, ему было неуютно и страшно находиться в этой комнате. Это было неправильно: есть люди, которых не представляешь вне кухни и их работы.
– Ты давно не заходил, Альберт, – без упрека заметила Марта, дуя на вилку, с которой свисал кусок омлета. – Дел много? Я понимаю.
Карел напряженно глядел на него, ожидая ответа. Альберт кивнул:
– Много, мама. Прости.
Она снова улыбнулась, светло и умиротворяюще.
– Знаете что, мальчики? Поешьте-ка, и я поем, а затем пойдемте прогуляемся? Залежалась я что-то.
Альберт хотел было возразить, но Карел его опередил:
– Куда, Марта?
– Отца вашего проведаем.
Братья переглянулись и, по очереди поцеловав мать в лоб, спустились вниз, где уже остывал их омлет.
– Чай или молоко? – деловито поинтересовался Альберт, колдуя над чайником.
– Одна ерунда. Давай чай.
Карел был погружен в собственные мысли, поэтому не сразу, но протянул задумчиво:
– Как ты думаешь, она хочет на кладбище или к озеру?
– Не знаю, – Альберт тяжело вздохнул и сыпанул в чайник горсть вымоченных в молоке чаинок, похожих на траву, покрытую налетом. – Но не хотелось бы тащить ее через весь город.
Марта шла на удивление бодро, не позволяя сыновьям держать себя под руки, но все равно они брели совсем рядом, готовые в любой момент подхватить ее. К счастью, решено было не идти к озеру. Теперь оно больше ассоциировалось с уходом Йохана и Юнги, что было едва ли приятнее, чем смерть двух глав семей в нем. Да и правда ли они утонули?
Марта тут же свернула за угол
Три креста, стоящих поблизости, она нашла сразу же, безошибочно подошла к могиле мужа, с силой сцепила пальцы и закрыла глаза. Сосредоточенная, маленькая, грустная и – почему-то – очень одинокая. Плечи ее чуть подрагивали, может быть, от невыплаканных слез, а может, от внутреннего напряжения.
Альберт и Карел остановились на почтительном расстоянии, виновато молча. А что они могли сказать кресту на могиле своего отца, в которой даже не было тела? Только так, потупившись, скорбно молчать.
– Как ты думаешь, зачем ей это? – тихо спросил Альберт, поворачиваясь к брату.
Тот задумчиво глянул на него (они почти сравнялись в росте), и младшему показалось, что он не ответит, только окатит презрением.
– Мне кажется, она прощается.
– С отцом? – Альберт удивился.
– Да. А почему нет?
– Ну, ты бы стал прощаться с горсткой камней, под которой ничего нет?
Говорили они полушепотом, чтобы не помешать матери скорбеть, но их лица отражали весь спектр возможных в данной ситуации эмоций. Альберт был немного удивлен, Карел – раздосадован. Какая-то дурацкая ситуация складывалась, противоестественная. И оба ее не очень-то понимали.
К этому времени уже окончательно стемнело и начал моросить мелкий противный дождь. Карел скрестил руки на груди, нахохлился, устало зажмурился.
– Не простынет? – снова отвлек его от мыслей Альберт, за что заслужил недовольный взгляд. – Ну, сам посуди, простоит под дождем, потом по холоду возвращаться…
– Ну и простынет, – пробормотал Карел. – Так хоть отлежится, а то в кровать ее не уложишь. То тут о деле вспомнит, то там, то пол помыть надо, то на чердаке прибраться, да и вообще, «залежалась я что-то».
Альберт невольно заулыбался – так у брата похоже получилось передать взволнованные скрипящие нотки в голосе матери.
– Нехорошо так говорить, знаешь ли. А еще священник.
Ему тут же прилетел смачный подзатыльник. Пока Альберт осмысливал ситуацию, Марта обернулась на них и покачала головой. А Карел, кажется, удивился еще больше, чем пострадавший.
– Извини.
Альберт пожал плечами.
– Ничего страшного. У Тиля рука была тяжелее.
Ему показалось на мгновение, что Карел снова его ударит, но этого не случилось. Брат зажмурился и выдохнул сквозь сжатые зубы.
К ним незаметно подошла Марта.