Заводная и другие (сборник)

Бачигалупи Паоло

Один из парней прерывает его задумчивость. Не спеша, небрежно помахивая мачете, подходит Сомчай – шустрый, того же возраста, что и Джайди, но ожесточенный потерей родных в тот год, когда эпидемия пузырчатой ржи трижды за сезон прокатилась по Северу. Хороший человек, верный. И хитрый.

– Вон там, следит за нами, – говорит он, встав поближе.

– Где?

Сомчай едва заметно кивает в сторону. Джайди как бы рассеянно оглядывает суету, кипящую на поле. Канья напряженно замирает.

– Видите его?

– Кха, – кивает она.

Джайди

наконец замечает невдалеке человека, который наблюдает и за ними, и за таможенниками. Одет он в обычный оранжевый саронг и пурпурную холщовую рубашку, будто простой рабочий, однако стоит без дела, с пустыми руками, к тому же не похож на того, кто знаком с голодом: ребра не торчат и щеки не ввалены, как у большинства трудяг. Просто стоит и смотрит, облокотившись на якорный крюк.

– Из Торговли? – пробует угадать Джайди.

– Военные? – подхватывает Канья. – Вон какой уверенный.

Будто ощутив на себе взгляды, человек оборачивается и долю секунды смотрит прямо в лицо Джайди.

– Черт! Заметил, – цедит Сомчай и вместе с Каньей начинает открыто изучать незнакомца. Тот с невозмутимым видом сплевывает красной от бетеля слюной и не спеша растворяется среди грузчиков. – Догнать? Допросить? – Сомчай готов пойти за ним следом.

Джайди вытягивает шею, пытаясь рассмотреть ушедшего среди толпы.

– А ты что скажешь, Канья?

– Может, хватит на сегодня ворошить осиные гнезда?

– Что я слышу! Благоразумие и сдержанность.

– Торговля точно взбесится, – поддакивает лейтенанту Сомчай.

– Очень надеюсь. – Джайди кивком велит ему возвращаться к работе.

– Думаю, в этот раз мы зашли слишком далеко, – говорит Канья.

– Хочешь сказать, я слишком далеко зашел? Что, нервишки шалят?

– Не мои. – Она смотрит туда, где недавно стоял незнакомец. – В этом пруду есть рыба покрупнее, чем мы с вами, кун Джайди. Все-таки заявиться на якорные площадки – это… – Канья некоторое время подбирает подходящее слово. – Это слишком дерзко.

– А тебе точно не страшно? – поддразнивает ее Джайди.

– Нет! – Она сдерживает вспышку гнева, берет себя в руки.

Джайди втайне восхищен её способностью говорить спокойно, что бы ни происходило. Сам он к церемониям не склонен ни на словах, ни на деле. Ввалиться как мегадонт на рисовое поле и устроить разгром, а потом приводить все в порядок – вот это в его духе. Джай рон, а не джай йен – горячая голова, а не холодная. А вот Канья…

– Якорные площадки – не лучшее место для нашей операции.

– Лучше не придумаешь! Что за пессимизм? Эти два червяка отчехлили нам двести тысяч бат. Будь тут все чисто – стали бы они платить? Давно стоило сюда наведаться и научить этих хийя [28] жизни – уж лучше, чем ходить на пружинной плоскодонке по рекам и задерживать детей за контрабанду генвзлома. Здесь хотя бы честная работа.

– Теперь Торговля точно вмешается. По закону это их вотчина.

– Да по любому вменяемому

закону ничего из этого, – он обводит грузы рукой, – нельзя ввозить. Законы, они вообще очень путаные – только мешают устанавливать справедливость.

28

Грубое тайское ругательство.

– Где министерство торговли, там справедливости нет.

– И мы оба это прекрасно знаем. Если что – полетит моя голова, тебя не тронут. Даже если бы знала, куда мы идем, ты не смогла бы меня остановить.

– Я бы не…

– Вот и не думай об этом. Пора бы Торговле и ее ручным фарангам дать здесь пинка. Они совсем обнаглели. Забыли, что хоть иногда должны проявлять кхраб [29] к законам. – Джайди умолкает, глядя на разбитые ящики. – Тут в самом деле нет ничего из черного списка?

29

Почтение (тайск.). Также кхраб – земной поклон, во время которого человек падает ниц.

Канья мотает головой.

– Только рис. Все остальное вполне безобидно, по крайней мере на бумаге. Ни материалов для разведения растений, ни генетических суспензий.

– Но?..

– Но большая часть пойдет не по назначению. Эти питательные культуры… ничего хорошего с ними делать не будут. – Лицо Каньи снова становится унылой каменной маской. – Укладываем груз обратно?

Джайди застывает с кислой миной и наконец говорит:

– Нет. Сжечь все.

– Что?

– Сжечь. Мы же с тобой понимаем, что тут происходит на самом деле. Так дадим фарангам повод подать в суд на своих страховщиков, пусть знают: просто им тут не будет. – Ухмыляясь, он отдает приказ: – Жгите все до последнего ящика.

Потрескивают доски из всепогодки, вспыхивает и разносится масло, которым они пропитаны, выстреливают искры и словно молитвы летят к небу. Джайди доволен: второй раз за ночь он видит, как улыбается Канья.

Джайди приходит домой под утро. Дребезжащие голоса гекконов задают ритм монотонному треску цикад и тонкому писку москитов. Он снимает обувь и осторожно входит в стоящий на сваях дом, чувствуя, как поскрипывают под ногами мягкие, приятные на ощупь полированные половицы.

Капитан быстро проскальзывает за сетчатую дверь – мутная соленая вода канала-клонга течет почти у самых стен, и от москитов нет отбоя.

В комнате горит свеча; на низкой кровати дремлет заждавшаяся его Чайя. Джайди нежно смотрит на жену и спешит в ванную – поскорее сбросить одежду и ополоснуться. Несмотря на его торопливые предосторожности, вода шумно плещет на пол; тогда он набирает еще ковш и выливает себе на спину – в жаркий сезон воздух не остывает даже ночью, и любая прохлада приносит облегчение.

Когда Джайди, обмотав саронг вокруг пояса, выходит из ванной, Чайя уже не спит.

– Как ты поздно. Я волновалась. – В ее карих глазах видна задумчивость.