Завоевание империи инков. Проклятие исчезнувшей цивилизации
Шрифт:
Поселенцы не стали прибегать ко второму безнадежному восстанию просто для того, чтобы заставить индейцев быть платными носильщиками. На кону были значительно более крупные финансовые проекты. С ввозом в страну все большего числа вьючных животных переноска тяжестей перестала быть важной по сравнению с двумя такими чрезвычайно прибыльными отраслями, начавшими развиваться в Перу, как добыча коки и серебра. Добыча и того и другого происходила в ужасающих условиях, и индейцы никогда не стали бы этим заниматься без принуждения. Испанские поселенцы снова подняли восстание, чтобы добиться возможности заставить их выполнять этот труд.
Кока — это кустарник, который растет на восточных склонах Анд. Его листья, напоминающие мирт или лавр, перуанские индейцы смешивают с лимоном и жуют, чтобы получилось крошечное количество кокаина; этот слабый наркотик приглушает чувство голода и усталости. При инках кока была одной из привилегий членов королевской фамилии и жрецов. С падением империи всякий мог купить листья коки, и эта
К середине XVI века кока широко использовалась в языческих ритуалах, ей чуть ли не поклонялись за ее магическую стимулирующую силу. Она привязала к себе индейцев и явилась серьезным препятствием в распространении христианства. Из-за этого церковники страстно осуждали и подвергали нападкам использование коки. Диего де Роблес заявил, что «кока — это растение, которое изобрел дьявол для полного уничтожения индейцев». Хуан Поло де Ондегардо, Мартин де Муруа, Кристобаль де Молина и первые миссионеры-августинцы — все они описывали использование коки для жертвоприношений или в качестве фетиша во время языческих ритуалов, что было осуждено на Первом церковном соборе Лимы в 1551 году.
Плантации коки располагаются по краю влажных лесов, на тысячи футов ниже естественного обитания индейцев в Андах. Это не стало препятствием для испанских плантаторов и торговцев, которые получали огромные прибыли от торговли кокой. Они заставляли индейцев, живущих высоко в горах, покидать свои энкомьенды и работать на жарких плантациях. Смена климата действовала истощающе на индейцев, у которых легкие в ходе эволюции приобрели больший объем, чтобы дышать разреженным воздухом. Антонио де Суньига писал королю: «Каждый год на этих плантациях гибнет большое количество вассалов Вашего Величества». На плантациях были также распространены опасные болезни. Крошечное двукрылое насекомое, похожее на комара, которое обитает в предгорьях Анд на высоте от 2500 до 9500 футов, является разносчиком пагубной верруги, или бородавочной болезни, во время которой ее жертвы умирают от лопающихся нарывов и жестокой анемии. Добытчики коки также заболевали страшной «болезнью Анд», или «утой», от которой разрушается нос, губы и горло и человек умирает мучительной смертью. Бартоломе де Вега описывал больницу для индейцев в Куско, «где обычно бывает до 200 туземцев, у которых носы съедены раком». Те, которым удалось избежать болезней, возвращались в свои горные деревушки, истощенные от жары и недоедания. Таких легко было узнать по бледным лицам, слабости и апатии. Авторитетные источники того времени подсчитали, что после пяти месяцев работы на плантациях коки погибало от одной трети до половины рабочих, и «все, кто живет в Куско, прекрасно знают об индейцах, которые умирают в Андах, и о невыносимых трудностях, которые они переживают там». Даже в королевском указе короля Филиппа прозвучало, что кока — «дьявольское наваждение», выращивая которую «умирает неисчислимое количество индейцев от жары и болезней, распространенных там, где она растет. Придя туда из холодного климата, многие погибают, а другие выходят такими больными и слабыми, что так и не могут поправиться».
Но торговля кокой приносила слишком большие барыши. Когда Сьеса де Леон достиг Куско после поражения Гонсало Писарро, все говорили об этом чудесном растении. «Никогда еще во всем мире не было такого растения, как это, которое приносит плоды каждый год… и которое так высоко ценилось бы». Некоторые плантации коки давали до 80 тысяч песо в год, а Акоста подсчитал, что ежегодный товарооборот коки в Потоси составлял полмиллиона песо. Такое богатство вызывало появление могущественного клана защитников производств и торговли кокой, которая была единственным товаром, высоко ценившимся среди индейцев. Они доказывали, что одна только кока может побудить индейцев работать за вознаграждение и участвовать в денежных отношениях. А также они говорили, что эта торговля слишком широко развернулась, чтобы ее запрещать, и является слишком важной частью перуанской экономики. Ряд серьезных авторов считали, что употребление коки может оказаться полезным: они видели, как повышается выносливость индейцев, чье чувство голода и боли было заглушено кокаином. Но лучше всех эту проблему подытожил Эрнандо де Сантильян: «Здесь [на плантациях коки] есть одна болезнь, которая хуже всех остальных, — это безграничная жадность испанцев».
Вице-король маркиз де Каньете терпеливо относился к торговле кокой, но пытался уменьшить трудности, связанные с ее производством. Он издал указ, чтобы рабочие на плантациях коки работали только двадцать четыре дня и получали соответствующую плату. Они также должны были получать дневной рацион кукурузы, даже по воскресеньям, праздничным дням и во время пути на плантацию и обратно. Королевские указы от 1560-го и 1563 годов запрещали принудительный труд на плантациях коки, а закон от 1569 года повелевал вице-королям защищать здоровье рабочих на плантациях коки и стараться предотвращать использование коки в колдовских ритуалах. Таким образом, кока осталась частью перуанского пейзажа, хотя ее употребление в конечном счете несколько снизилось с улучшением питания туземцев.
Другой
Но Потоси ненадолго сохранил свою привлекательность. К 1550 году управляющие рудником должны были нанимать рабочую силу уже значительно дальше от него, в районе озера Титикака. Уговоры вскоре уступили место принуждению. Доминго де Санто Томас был одним из первых, кто привлек внимание к ужасным условиям работы на этом удаленном руднике. В 1550 году он написал в Совет по делам Индий: «Около четырех лет назад в довершение погибели этого края здесь были обнаружены врата ада, через которые проходит каждый год великое множество людей, кои приносятся жадностью испанцев в жертву их „богу“. Это есть Ваш серебряный рудник под названием Потоси. Чтобы Ваше Высочество могло понять, что это действительно врата ада… я опишу их сейчас. Это гора, расположенная на чрезвычайно холодной пустоши; вокруг нее в радиусе 6 лиг [25 миль] не растет трава даже для скота и нет деревьев для костра. Им приходится доставлять сюда пищу на спинах индейцев или лам. „…“ Несчастных индейцев отправляют на эту гору изо всех репартимьенто — 50 из одного, 60 из другого, 100, 200 и даже больше. Всякий, кто знает, что такое свобода, не может не видеть, что здесь попирают здравый смысл и законную свободу. Ибо быть брошенным насильно в эти рудники есть удел рабов или людей, осужденных на суровое наказание за тяжкие преступления. Закон не может поступать так со свободными людьми, какими Ваше Высочество считает этих бедных людей в своих постановлениях и указах». Далее в письме шло описание тягот, переносимых индейцами и их семьями во время долгого, безостановочного перехода к Потоси и после того, как они достигнут этого безрадостного места.
Королевской властью был издан 25 декабря 1551 года ханжеский указ, согласно которому индейцы могли быть назначены на работу в рудники при условии, что они идут на это добровольно, привлеченные хорошей платой. Но индейцы ненавидели работу, а особенно они стали ненавидеть тяжелую работу под землей в рудниках. Они хотели жить простой жизнью и просили только, чтобы у них было достаточно пищи и немного самодельной выпивки. Они были нечестолюбивы и равнодушны к деньгам. Но разрабатывать рудники было больше некому: негры не могли выжить на такой высоте над уровнем моря в Потоси, а примитивные условия горнодобывающей промышленности в XVI веке требовали сотен рабочих рук. Королевские благие намерения по отношению к не желающим работать на рудниках индейцам сильно ослабли под давлением требований экономики. В Потоси регулярно добывалось от 150 до 200 тысяч песо серебра в неделю, а причитающаяся королю пятая часть доходила до полутора миллионов песо в год. Караваны мулов, нагруженных серебром, медленно шли по альтиплано через Анды и далее к Тихоокеанскому побережью, чтобы заполнить флотилии испанских кораблей сокровищами, которые являлись источниками финансирования грандиозных амбиций Испании в Европе.
Руду из Потоси можно было переплавить только в индейских плавильных печах с поддувом, которые могли действовать только при наличии свежего ветра. Поэтому испанцам повезло, когда в 1559 году португалец по имени Энрике Гарсес обратил внимание на то, что индейцы добывают киноварь, и пришел к заключению, что поблизости должны быть залежи ртути. Он открыл ртутный рудник в Уанкавелике, высоко в горах между Уамангой и побережьем. В 1563 году местные индейцы обнаружили еще одно сказочно богатое месторождение ртути — Амадор де Кабрера. До этого все надеялись, что в Перу, возможно, будет найдена ртуть, так как эксперименты в Мексике показывали, как ее можно использовать в очистке серебра. Сенсационное открытие таких обширных залежей ртути вызвало ликование. В течение некоторого времени руда из Потоси не поддавалась очистке при помощи ртути, но в 1571 году Фернандес де Веласко, наконец, усовершенствовал метод использования ртути из Уанкавелики в Потоси. Вице-король Франсиско де Толедо сам убедился, что этот метод работает. В возбуждении он сказал, что сделает из Уанкавелики и Потоси величайший союз в мире.