Завоевательница

Сантьяго Эсмеральда

— Она чудом выжила, — заявила Флора, рассмотрев подкидыша. — Умирать до последнего колокола, — предсказала она, качая головой. — Наверное, так и лучше, сеньора. — И служанка потерла крошечный горбик на удачу.

— Кто ее мать? — спросила Ана, игнорируя замечание Флоры.

Она обмыла младенца и поменяла грязные тряпки на чистые пеленки.

— Не знаю. Нет, сеньора, не видеть женщин в положении.

— У нас здесь несколько беременных, Флора. Нена ждет ребенка и невестка Дамиты.

— Никому не пришел срок, — ответила Флора. — Я это

хочу сказать.

Только раз малышка вскрикнула, пока ее пеленали, подтвердив, что еще жива, все остальное же время вела себя тихо и до странности спокойно.

— Бедняжка, — сказала Ана, гладя девочку по голове. — Какие у тебя чудные волосики! Ой, смотри, ей нравится! — Ана, улыбаясь во весь рот, обернулась к горничной, которая не сводила глаз с хозяйки.

— Дон Северо рассердится, сеньора, — заметила Флора.

Ана взяла ребенка на руки:

— Пойди найди Инес, у нее еще есть молоко. Бедняжка, наверное, ничего не ела с…

— Не мое дело, я знаю, сеньора, но, может, подождать дона Северо?

— Флора, я велела тебе привести Инес! — Ана выпрямилась во весь рост, оказавшись на полголовы выше горничной. — И сожги эти тряпки.

Флора подобрала грязные лоскуты и отправилась на поиски Инес, не переставая бурчать себе под нос.

Кожа малышки была не черная и не белая, а просто смуглая — результат смешения рас. Ана подумала, что девочка родилась в одной из бедных семей, с трудом сводившей концы с концами, где-нибудь на окраине плантации. В Испании Ана слышала о женщинах, которые не могли заботиться о собственных детях и оставляли их на папертях церквей или на порогах домов обеспеченных пар, способных дать малышам лучшее воспитание, чем нищие родители. Сор Магдалену, монахиню монастыря Буэнас-Мадрес, подбросили в младенчестве в часовню, и сестры взяли ее к себе. Подкидыши практически всегда оказывались девочками.

Ана решила, что Флора права: такая крошечная и уродливая малышка проживет, скорее всего, только несколько часов. Она нашла свою бутылку со святой водой и брызнула несколько капель на новорожденную. Осеняя крестом ее лобик, Ана мысленно перебрала и отвергла привычные имена святых и непорочных девственниц.

— Тебя оставили у моей двери в тот день, когда я продала своего сына. Мне придется отвечать за это и еще за многое другое, малышка. Пока жива, ты будешь напоминать мне, даже если я захочу все забыть, о том, что случилось. Поэтому ты будешь моей совестью, и я назову тебя Консиенсия[6], — прошептала Ана. — Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Она погладила личико малышки со слишком близко посаженными глазками. Лицо девочки смешно сморщилось, и Ана приняла ее гримаску за улыбку.

Дамита не имела ни малейшего понятия о том, кто мог подкинуть ребенка на порог Аны.

— Я помогаю почти всем роженицам в округе, — сказала она. — Этот ребенок не мой. — Она распеленала девочку и внимательно ее осмотрела. — Пуповина перегрызена зубами, — пришла повитуха к выводу. — Перевязана туго. Мать раньше рожала.

Дамита перевернула младенца,

прощупала крошечные косточки позвоночника, поцеловала свой указательный палец и осторожно ткнула в маленький горбик. Потом согнула и разогнула конечности новорожденной, не обнаружив никаких повреждений суставов. Затем потянула за ножку, и девочка выпустила струйку мочи в руку акушерки.

— Все в порядке, — засмеялась Дамита, положила малышку и протерла себе лицо и шею детской мочой. — Девочка родилась безлунной ночью, — объяснила она, — а моча таких младенцев приносит удачу.

Вскоре перед хижиной Инес собрался народ, поскольку все хотели потрогать на счастье горб новорожденной. Испугавшись, что подобная суета потревожит малышку, Ана велела вернуть ее в касону. Консиенсия, которая проспала практически весь день, открыла глаза, черные и блестящие, словно оникс. Девочка пристально смотрела на Ану, будто без слов пыталась сообщить ей нечто важное, точно так же Рамон и Иносенте посылали друг другу безмолвные сообщения.

— Ты должна жить! — произнесла Ана со страстью. — Я тебе помогу. — Она погладила лобик девочки. — Ты будешь моей совестью, а кроме того, моим амулетом.

Тем же вечером, по дороге из Гуареса, собаки Северо ринулись в лес. Там, прислонившись к стволу, замерла Марта, словно присевшая отдохнуть. Ее рот, нос, глаза и уши облепили мухи. Юбка и фартук затвердели от засохшей крови. Не было сомнений: она умерла от потери крови после рождения ребенка. Новорожденный по закону принадлежал Луису, как и Марта, однако Северо не обнаружил никаких следов младенца.

Утром Северо взбежал по лестнице касоны, перепрыгивая через ступеньку, будто спешил поделиться важной новостью:

— Мне сказали, сеньора, вам подбросили ребенка.

— Да, девочку. — Ана кивнула на корзину, где спала Консиенсия, завернутая в старые пеленки Мигеля.

Северо заглянул внутрь. Луис, заметив увечья, несомненно, велел бы акушерке удушить ребенка, и Марта безлунной ночью пробралась сквозь тростниковые заросли ради спасения своего дитяти. Ана и не подозревала, что мать малышки — Марта, а отец — Рамон, и на ферме продолжавший посещать бывшую кухарку с разрешения Луиса. Хотя с виду Рамон был скорее тщедушен, ему хватило сил оплодотворить нескольких женщин незадолго до своей смерти и оставить сиротами по меньшей мере восьмерых детишек-мулатов, ставших сестрами и братьями малышам, которых зачал Иносенте.

— Я могу унести ее, сеньора.

— Нет, не надо. Понятно, что она не нужна своей семье.

— Вы хотите оставить ее?

— Возможно, она скоро умрет. Но до тех пор я буду делать для нее все, что в моих силах.

В течение следующей недели Консиенсия цеплялась за жизнь, словно ее воля и воля Аны слились воедино. Почти весь день она спала и практически не плакала, даже когда Инес запаздывала с кормлением. Дамита приготовила травяной настой для укрепления здоровья малышки и показала Ане, как нужно окунать палец в чашку и капать его в рот девочки.