Завоевательница
Шрифт:
Месяц назад она встретила свое двадцатичетырехлетие — без мужа, без собственного дома, без детской, наполненной возней малышей. За эти годы дон Эухенио знакомил воспитанницу со многими достойными молодыми людьми. Они восхищались ею и ждали ответного интереса с ее стороны, однако она реагировала с вежливой отчужденностью. Некоторые пытались завоевать любовь Элены, а другие, как дон Симон, боготворили ее на расстоянии. Любую красивую молодую женщину, которая ничего не предпринимает, чтобы заставить мужчину потерять голову от любви, считали святой, и Элена, Мадонна, вызывала восхищение своей сдержанностью и самообладанием. Она знала, что ее считают романтической натурой. Смерть жениха создала вокруг нее ауру трагизма, и она никоим образом не пыталась ее рассеять.
Если
Возможно, она никогда не выйдет замуж. Она станет заботливой дочерью, которой никогда не было у Аргосо, единственным существом, кто останется с доном Эухенио и доньей Леонорой и будет опекать их в старости. Они были к ней щедры, дали хорошее образование и обеспечили комфортную жизнь. Что нового может ей дать мужчина? Ребенка, конечно. Но теперь у нее был Мигель, и она любила его, словно он вышел из ее собственного чрева. Иногда выражение его лица, какой-нибудь жест напоминали Рамона или Иносенте, но обычно Элена видела в мальчике его маму. Она не могла заполучить Ану, зато Мигель принадлежал ей полностью и безраздельно.
Она снова улыбнулась своему отражению, и от счастья щеки окрасились румянцем, а глаза засияли. Всякий раз на исповеди она каялась в тщеславии и удовольствии, которое испытывала, разглядывая себя в зеркале.
Элена накинула на плечи черную шаль и по узкой лестнице поднялась на крышу. Супруги Аргосо присутствовали на новене по усопшему соседу, и слова молитвы доносились из дома неподалеку. Узкий серп месяца висел в бархатном небе, усеянном бриллиантами. Элена прислушалась к городским шелестам, напевам, разговорам, молитвам и стонам волн, когда прибой ударялся о прибрежные скалы. С высоты крыши порт Сан-Хуана казался таким же бескрайним и бездонным, как и небо над ним. Стоявшие в доках суда мерцали оранжевыми и желтыми огоньками — только благодаря им и можно было отличить берег от густых зарослей, поднимавшихся в горы, которые рассекали остров, словно хребет. Интересно, что сейчас делает Ана в этом Богом забытом месте, в скромном жилище, окруженном тростниковыми зарослями? Почти каждый вечер Элена взбиралась на крышу и смотрела на юго-запад, уносясь мыслями на гасиенду Лос-Хемелос, как будто они могли долететь до ее возлюбленной.
Под мерцающими звездами она шептала молитву. Город не спал, и его приглушенные шумы походили на колыбельную. Услышав на улице знакомые шаги, Элена поспешила в спальню. Звук замер под ее окном. Как-то два года назад, задув свечу, она выглянула в щелку ставен. Худощавая фигура Симона медленно удалялась от дома. Он шел, засунув руки в карманы, ссутулившись, словно она отвергла его. Но он не объявлял о своих желаниях и никогда бы не стал этого делать, была уверена Элена. Он любил, как трубадуры любили в былые времена, которые довольствовались вздохами, стихами и глубоко запрятанными чувствами.
Элена убрала драгоценности Аны и задула свечу. Через несколько минут она услышала удаляющиеся шаги Симона. Перед тем как уснуть, она провела руками по своему прекрасному телу, вспоминая другие руки…
УРАГАН
Два года, по мнению Северо Фуэнтеса, являлись достаточно долгим периодом траура, после которого вдове уже не возбранялось принимать ухаживания поклонника. Хотя Северо и не мог похвастаться таким происхождением и таким образованием, как у Аны, тем не менее он был единственным неженатым обеспеченным белым мужчиной в радиусе пятнадцати километров, который подошел бы для сеньоры из
Рамон и Иносенте, оправдывая замкнутость Аны, говорили соседям, что, будучи аристократкой из Севильи, она привыкла к большему комфорту и стесняется своего теперешнего образа жизни. Визиты по поводу смерти сначала одного брата, а затем и второго предоставили соседям достаточно фактов, поддерживавших любопытство и интерес к Ане, однако Северо принял меры, чтобы ни один посетитель не появлялся на гасиенде без предварительного уведомления. Только падре Хавьер и случайные коммивояжеры осмеливались заглядывать сюда без предупреждения, да еще лейтенант со своими подчиненными, чей приезд всегда означал плохие новости.
Северо поражался тому, что Ану ничуть не тяготило одиночество, напротив, оно ее устраивало. Она не проявляла интереса к местным сплетням или любопытства по поводу того, как живут соседи. Она не нуждалась в светских развлечениях или приятельских отношениях с женщинами своего класса. Она по-прежнему держалась с видом высокородного превосходства, однако избавилась от большей части привычек благовоспитанной сеньориты. Зонтики, привезенные из Испании, были завернуты в провощенный холст и убраны в сарай, где уже хранился сундук с шелковыми платьями, кружевными мантильями, перчатками, шевровыми ботинками, изящными шелковыми веерами и шалями с бахромой. Черные кудряшки, некогда обрамлявшие узкое личико Аны, исчезли, и теперь она стягивала волосы в строгий узел на затылке и закалывала простым черепаховым гребнем. К концу дня, выбиваясь из прически, на шею спускались легкие пряди. Северо слышал, как Леонора жаловалась Элене, что женщине не пристало появляться на людях без корсета, даже если она живет в глуши. Однако Северо нравился мягкий, девичий силуэт Аны.
Донья Леонора как-то сделала невестке замечание за то, что та редко надевает шляпу, выходя из дому, закатывает рукава и подставляет солнцу руки и кисти.
— Мне нужно работать! — огрызнулась Ана. — Я беспокоюсь не столько о своей внешности, сколько о делах, которые необходимо переделать за день.
Леонору обидел ответ невестки, и позже она заметила Элене, что Ана работает гораздо больше, чем обычно, в их присутствии, поскольку не хочет проводить с ними время.
Это было отчасти правдой. Северо заметил, что Ана имела мало общего со свекровью и Эленой. Годы, проведенные на плантации, ожесточили ее, хотя никто никогда не принял бы ее за кампесину. Ана по-прежнему при необходимости переходила на высокомерный тон и разговаривала на испанском литературном языке, однако в присутствии чопорной Леоноры и эфемерной Элены стало видно, что за время жизни на гасиенде лоск ее заметно потускнел. Шесть лет назад, когда голос прочил Ану ему в жены, Северо и глаз поднять не осмеливался на женщину, которая тогда была его хозяйкой. Но с тех пор его статус стал выше, а она, по всей видимости, намеревалась снизить свой. Поэтому казалось совершенно естественным, что они должны устремиться навстречу друг другу.
Ана сидела в новом кресле-качалке, которое соорудил для нее Хосе, чуть пониже и с сиденьем более узким, чем обычно бывают у кресел для женщин. Теперь ноги ее доставали до земли, спина удобно откидывалась назад, а резные подлокотники и спинка будто защищали и обнимали ее. День клонился к вечеру, было необычайно тихо, Ана поджидала Северо Фуэнтеса.
Она догадывалась, что у него на уме, и день за днем чувствовала на себе его пристальный взгляд. Ана восхищалась сдержанностью управляющего, ценила его преданность. Внимание с его стороны не было ей неприятно, однако самое большее, что она питала к нему, — это доверие и уважение. С другой стороны, он предугадывал все желания Аны, и это касалось не только плантации, но и ее лично. И еще ей импонировала его чистоплотность, даже разборчивость, в привычках. Он не получил хорошего образования, что компенсировал безудержным чтением. Все эти качества, хотя и достойные, тем не менее не вызывали в ней любви к нему.