Завше блиско
Шрифт:
Северина уже заканчивала последний пример.
– Молодец, учись, учись, миленькая, может, будет у тебя ещё будущее, – склонилась над ней Нада. Даже Иржи её поддержал и добавил:
– Дурака учить – что мёртвого лечить!
Лиса дописала ответ, захлопнула учебник и стала собираться домой.
– Лёгок на помине, – указала Нада за дорогу. – Гляди, Севка, это не твой отец?
И правда. Вдалеке качался силуэт и уверенно направлялся к дому. Но одной уверенности оказалось недостаточно, и силуэт то и дело отклонялся от курса, описывая круги и восьмёрки.
Сева прикусила губу и ждала, когда он подойдёт. Лев что-то нёс в руке и уже с дороги довольно заорал:
– Вон что у меня! А ты думаешь, я плохой отец. – Он выпятил руку, в которой оказался потрёпанный утюг. – Вот что я выиграл!
Дальше он не торопился: впереди
Он был осторожен, как змея на мангустовой дискотеке. Махая балансирами-руками, Лев обогнул препятствие и с достоинством вышел на финишную прямую. Не сказать, что грациозно, но некоторые па даже и павиан постыдился бы прилюдно выдавать.
Довольный сам собой и для равновесия постоянно притоптывая, Лев раскинул руки в ожидании, что дочка кинется навстречу обнимать долгожданного папку, рассматривать невиданный утюг и целоваться от радости. Похоже, когда он закатывал глаза, с той стороны ему крутили дружный индийский сериал.
– Сам он не поднимется до квартиры… – подытожила Нейдджа. – Доведёшь отца?
Рина не ответила. Почему-то ей стало ужасно стыдно, она вся раскраснелась, но не встала.
Тут Лев наступил на шнур утюга, волочившийся по земле. С силой он выдернул его из-под ботинка, но сам накренился, пошёл юзом и, чтоб не упасть, – побежал! Всё сильнее он клонился к земле, и всё быстрее приходилось ему бежать. Слава богу, что фиаско тянуло его дальше и дальше от маленькой лужи, но… роковым образом ближе и ближе, неизбежней и неизбежней – к большой луже…
Лев вошёл в воду моржом-победителем, и тело, изнемогшее от постоянного напряжения при ходьбе, наконец расслабилось. Когда из грязной воды торчала только макушка отца, Северина с отвращением отвернулась и готова была сквозь землю провалиться. Не попрощавшись, она вскочила с лавки, наспех похватала тетрадки и убежала домой.
Уже из окна, сверху, она увидела, как проходившие мимо полицейские заломили ему руки. Лев несуразно мычал и трепыхался, как схваченный за крылья мотылёк. Без церемоний его повели в участок. Так бывало тысячу раз.
Только поздно вечером Лев явился домой – со свежим запашком: успел отпраздновать, что его быстро выпустили. Он долго долбил кулаком в дверь дочери, требуя ужина в честь подарка (оставшегося в луже), но она так и не отодвинула щеколду. Пришлось ему голодным по стеночке идти к себе в комнату, где он упал на ровном месте и уснул прямо на полу.
Глава 2. Камни у старой ивы
Второе сентября для Северины оказалось братом-близнецом первого – только ещё более вредным и придирчивым. Дубек сначала со Сметаной доканывал её на переменах, а потом с Мареком не давал спокойно сдавать «скакалку». Учитель назначил их двоих считать прыжки, и они, как заворожённые болванчики, открывали рты и покачивали головами вслед за грудью Ринки, которая тоже решила не отставать от хозяйки по нормативам. Со стороны казалось, что мальчишки смотрели клип про трёх закадычных подружек – путешествие по кочках. Клип этот был немного однообразным, но не успевал надоесть, ведь шёл всего минуту. Один раз Кая даже подбегала отвесить своему парню подзатыльник, но он попросил не мешать ему засекать несуразные дёрганья Лисьего Хвоста, и она, сбитая с толку, вернулась считать прыжки к своей паре.
Как только запыхавшаяся и вспотевшая Лиса бухнулась на лавку отдышаться, Лешек с Мареком занизили количество прыжков, и девочка получила не заслуженную единицу [5] , а «похвально». И как она ни старалась доказать, что её «подсидели имбецильни козли», учитель лишь понимающе кивал со словами «я тебе верю», но так и не переправил отметку.
Кая же затаила обиду. Она и так ненавидела Лисий Хвост, а тут… Уж не из-за схожести ли, чувствовала она в Севе соперницу, ведь только рыба без глаз могла не заметить, что они были обе фигуристые, одинакового телосложения и цвета волос. Н-да, до чего похожи снаружи – как ленточка и бант, а внутри уже поменьше – скорее, как росинка и капкан на кабана. Но внутрь без разрешения не заглянешь, вот и новые учителя, знакомясь
5
Оценочная система чешских школ: 1-отлично, 2-похвально, 3-хорошо, 4-удовлетворительно, 5-неудовлетворительно.
После уроков, пока никто из её компании не видел, Кая прошипела возможной сопернице: «Я тебе перса [6] оторву, если будешь перед Лешеком трясти», будто Севино «наливное» было виновато, что угодило мальчишескому вкусу. Лиса и бровью не повела – ушла с гордо поднятой головой.
Нуличек весь день избегал подруги – это он научился делать искусно и в промышленных масштабах, – и ей пришлось в одну голову решать контрольную, успевая в обратную кидать прилетевшие в спину бумажки. Как ни странно, тем «сливкам», что никак не давали покоя половине класса, хватало наглости просить списать у тех же, кого они мучили, а получая отрицательный ответ, ещё сильнее нападать. Сразу вспоминается кошка, которая стащила у тебя из тарелки кусочек клобаски [7] , и от такого бесстыдства смотришь ей прямо в глаза, но навстречу тебе не раскаяние, а укор: «Ты крадёшь из меня душевный покой! Хочешь мне зла, вор?» И магическим образом становится стыдно тебе.
6
Prsa – грудь (чеш.)
7
Колбаски (чеш.)
Но в том случае, через стыд и страдания, ещё можно отвесить учебного пинка, а потом уж сладить с совестью, а в этом – Северине пришлось смолчать.
Снова вымотанная, она вернулась из школы. Понятное дело, она не захотела оставаться дома в объятиях перегара, душившего всю квартиру, и решила пойти делать уроки на то место, что когда-то с уехавшей подружкой они нашли глубоко в лесопарке. Тишина, журчание ручья и шелест листьев снимают напряжение на раз. Вот что нужно выписывать врачам в наш век потрёпанных нервов. Однако, в скором будущем учёные могут открыть-таки параллельную реальность, а там – очередь к листьям на ветру, все с талончиками и орут до писка в горле, что по записи!
С набитым рюкзаком Лиса отправилась в лес. Для этого надо было обойти дом и с дальнего торца выбрать тоненькую дорожку. Сначала тропа распадалась на недлинные ниточки, которые заканчивались то поваленными брёвнами, то просто небольшими натоптанными полянками – скрытыми прибежищами для отдыха. Но немного годя тропа всё чаще ныряла в желтевшую траву и мховые коврики, а потом и вовсе, для нездешних, тонула.
Но Сева с подружкой облазили лесопарк вдоль и поперёк – она и без тропы знала, где искать ручей. В принципе, куда не иди прочь от домов, везде можно было на него наткнуться, но не везде была такая красота, как в их укромном уголке.
Спустя двадцать минут Лиса вышла к узкому месту ручья и по брошенным доскам перешла на другой берег. За шуршащей ольховой левадой открывалась большая просека, обрамлённая по сторонам тисовым кустарником, а дальше – у излучины речушки – виднелась огромная старая Ива. Вот там-то они с подружкой и любили сидеть над водой.
Даже птицам словно спокойнее здесь пелось. Они не галдели разом, а вступали каждая в свой черёд. Ожидая, когда предыдущий оратор выскажется, новоиспечённая солистка сначала брала пробную ноту, и, если в ответ не слышалось возмущённого щебета, затягивала куплет. По желанию к ней присоединялись другие хористы, но только с тонким слухом – костноуших и скрипоголосых, похоже, отправляли поближе к домам, ведь хвалить их могли только люди из такого бескультурного захолустья, наподобие этого. А здесь, возможно, если взобраться на верхушки деревьев, удалось бы наткнуться на табличку для певцов, написанную корявым птичьим почерком: Пелармония.