Завтра были девяностые
Шрифт:
– И кто, вы полагаете, подлежит ответственности за доведение Зудитова до самоубийства? – спросил Арсов приглушённо. Ему показалось, что говорить излишне громко не следует.
– Да Обобуров же! – возмущённо вскрикнул Марсик и для убедительности из внутренних резервов плеснул в глаза свои изрядную долю изумления. – Мы добьёмся – его будут судить. Но нам нужна ваша помощь. Пять лет перестройки, а этот обскурант и наглый стяжатель продолжает нас унижать!
– А кто-то сказал: родные наши бюрократы – узда для наших дураков, – вставил Арсов.
– Да что вы говорите! Он же… Он же сам – всистемленный дурак,
– Убивать? – переспросил Арсов.
– Ну не непосредственно, как я думаю. Но Бякин и Бугорков считают, однако, что Зудитов не сам ушёл из жизни, а, как говорят, с чьей-то помощью. Но, правда, знаете, у Зудитова были причины разочароваться в жизни. Он ведь полгода боролся с тем же Обобуровым за десятиметровую комнатёнку. Представьте, он же был бездомным человеком! Когда мы познакомились, он был в отчаянии и не верил в лучшее будущее!
– Когда это было?
– Года полтора назад. Мы познакомились с ним в суде. Он пришёл туда, чтобы поболеть за нашего товарища. Мы листовки развешивали – он прочитал и пришёл. Мы потом все помогали ему выбить эту комнатку в гостинке. В доме гостиничного типа. Представьте: комнатка – девять метров. «Мусорка»! Через неё труба мусоропроводная проходит. Бугорков был у него, видел. И – тяжба полугодовая, кипы бумаг.
– А как Зудитов попал в «мусорку»?
– Ну не сам же он туда бы полез! Он что, ненормальный? Начальник цеха попросил начальника ЖЕКа поселить Зудитова куда-нибудь временно. На «мусорки» ведь до восемьдесят третьего ордера выдавали. Потом исполком запретил, однако людей туда без ордеров продолжали вселять. И до сих пор eщё вселяют. Ну, обычно, – сантехников, дворников, пока они служебное жильё ждут. И – если им прописка не нужна. А начальник ЖЭКа сменилась, женщина там работала, и началось. Предупреждения, потом повестки в суд. До суда, правда, не дошло, то есть – до выселения через суд. Однако скольких нервов ему это стоило! Кому он там мешал?! И в личной жизни ему не везло. С женой разошёлся много лет назад, с дочерью расстался. И новой семьи не создал. Он очень страдал из-за своей неустроенности, поверьте!
Марсик вновь расчувствовался. Виктор Зудитов уже мёртв, однако Марсик для чего-то переживает по поводу прижизненных неудобств покойного. Марсик, несомненно, из тех людей, для которых состояние эмоциональной нейтральности непереносимо. Переживал Марсик молча, понуро опустив горестно покачивающуюся голову и невидяще уставясь на вельветовые туфли свои.
И когда он поднял голову, то даже растерялся под холодным, ждущим взглядом Aрсова.
– Скажите, Валентин, пожалуйста, что вам говорили о смерти Зудитова Бякин и Бугорков? И не откажите в любезности предоставить мне их координаты. А также – данные и координаты всех известных вам знакомых, друзей, родных Зудитова. Договорились? Я вам дам авторучку и листочек.
– Я всё, конечно, напишу.
Марсик вновь заговорил о Зудитове, подробно, цепляясь за мелочи, отвлекаясь. «Поверьте, перечень способов самовыражения очень ограничен… Самоощущение человека в обществе… Пролить свет – вот и брошена тень… Реализация собственных возможностей…»
Сколько сил вложено двуногими в доведение до абсурда их способностей к символизации внешнего мира! Для того, очевидно, чтобы веками кататься на гвоздях словесных комбинаций, уворачиваясь от ударов зломатериализованных идей и символов.
Арсов уже почти не слушал Марсика. Марсик вызывал теперь даже некоторое раздражение, равное, приблизительно, раздражению, пробуждаемому видом околоподъездных старушек. Арсова заинтересовала эта сидящая неподалёку женщина с круглыми чёрными глазами и чудесной архитектоникой подёрнутого одеждой нежного тела, скроенного – во вкусе старшего поколения – с применением крутых лекал.
Наконец Арсов распрощался с Марсиком и, продолжая сидеть на скамейке, принял вид озабоченно листающего записную книжку человека. Минуты две спустя он огляделся по сторонам – не так, как он делал это ранее, а сняв очки и поворачивая голову вправо и влево, – затем поднялся со скамейки, потоптался на месте, словно в нерешительности, и направился наискосок через парковую дорожку навстречу взгляду отчего-то встревоженных глаз.
Арсов знал, что самый оптимальный способ знакомства с женщиной – просьба о помощи. Он попытался увидеть своё лицо, чтобы дооформить его в соответствии с ситуацией… Вспомнились обстоятельства знакомства с женой.
Тогда он, молодой специалист, впервые командированный в областное управление, подходил к двери своего гостиничного номера. Навстречу ему быстрой, лёгкой походкой направилась стройненькая, длинноногая, тонкая в кости брюнетка из 904 (в сумме – тринадцать) номера. До этого она стояла у двери своей комнаты, склонив в ожидании голову со скромной шишкой длинных волос на макушке и держась за дверную ручку.
Девушка шла явно к нему, она и смотрела непосредственно в его глаза.
Она шла именно к нему, и поэтому он замер, уцепившись за ключ, вставленный в замочную скважину, и вывернув голову лицом к женщине.
Она, как будто, спешила, однако шла очень долго, значительно более трёх секунд.
Ранее он встречал эту молодую женщину в буфете гостиницы и здесь, в коридоре, однако не мог поймать её взгляда, который скользил по нему, как по гладкой стене какого-нибудь нейтрального цвета. Сейчас же она видела его, лицо её было приветливо, губки улыбались.
– Простите, молодой человек, вы не поможете мне передвинуть кровать поближе к батарее?
Девушка смотрела почти просительно.
«Зачем столько слов? – поразился он. – Могла бы просто поманить пальцем».