Завтра нас похоронят
Шрифт:
Чарльз невольно скривил губы. Но когда он обернулся, на лице его уже была ровная приятная улыбка:
— Хорошая мысль, фрау. Благородная. А теперь вам нужно отдохнуть. Я позвоню вашей сестре и скажу, что с вами всё в порядке.
— Спасибо. И… кому-нибудь из моего класса. Они так волнуются.
…Выйдя за дверь, он тяжело привалился к стене и провёл пальцами по лицу. Сегодня он спал плохо… и хотя во время операции руки у него не дрожали, но сейчас вся скопившаяся усталость навалилась, огромная груда камней. Доктор зажмурил глаза и тут же поспешно открыл их, услышав
Внизу его ждала Сильва. Скромно накрашенная, одетая в норковую шубку и красные сапожки на каблучках. Прекрасная. Чарльз улыбнулся, подошел к ней и, осторожно погладив по щеке, спросил:
— Замёрзла?
Она покачала головой:
— Как всё прошло?
Он вспомнил слова пациентки о крысятах и снова выдавил улыбку:
— Хорошо. Она поправится.
— Так что же это за удивительное открытие, что ты снова решился сделать операцию сам, хотя уже давно не возглавляешь хирургическое отделение?
Он пожал плечами:
— Новый метод пересадки. Ничего особенного.
Она смотрела на него с прежним любопытством. На миг ему почему-то показалось, что она не поверила. Но тонкая рука уже сжала его руку:
— Ладно… идём домой, папа.
Когда они вышли на улицу, под падающие хлопья снега, на глаза Чарльзу Леонгарду вдруг попался рекламный щит, видимо, укреплённый не так давно. Гертруда Шённ, казалось, смотрела прямо на него и грустно улыбалась. А рядом с ней светлела надпись:
«Заводите семьи. Родина начинается с семьи»…
А сама она об этом не думала, когда бросала его с дочерью. Тогда она считала, что родина начинается с политики. И когда она осталась на развалинах, Леонгард торжествовал. Конечно, он не хотел катастрофы в таком масштабе, он хотел уничтожить не больше, чем один или два городских района, но… нет худа без добра.
Неожиданно доктор почувствовал, как губы его снова растягиваются в улыбку. С семьи, говоришь? Что ж… похоже, в ближайшее время снова придётся включить стоящую в подвале машину. Теперь он управляется с ней лучше, чем тогда, и ошибок не будет. Желательно сделать это до того, как та, кому он пересадил почку, действительно кого-нибудь усыновит и свяжет себя нитью.
От мрачных мыслей его отвлекла маленькая девочка, закутанная в шарф. Подскочив, она потянула Леонгарда за край пальто:
— А фрау Черити уже сделали операцию? Мы очень волнуемся. Хотим, чтобы она вернулась в школу.
На её руке не было крысиной татуировки. Новая. Леонгард вздрогнул, встретившись со светлым взглядом. Почему-то в горле у него встал ком. Неожиданно на помощь пришла Сильва. Она улыбнулась и кивнула девочке:
— Да. Скоро вы можете её навестить, — она глянула на отца. — Ведь можно?
Леонгард с усилием кивнул:
— Конечно. Можно. Дня через три. Она вас всё время вспоминает.
Девочка просияла:
— Спасибо. Она нам как… как мама.
И,
— На тебе лица нет. Ты слишком много волнуешься.
Нет… он больше не включит машину. Не сможет. Ещё немного — и рано или поздно может случиться так, что по его вине в стране вообще не останется людей. Ни живых, ни мёртвых. И тогда…
— Пап?
— Да, милая. Идём.
5. Ненужный
Интересно… что же значат все эти тонкие цветные нити? Алан думал уже не первый день. Энергия? Здоровье? Или…
Но у Ала никак не получалось сосредоточиться на этом вопросе Его мысли занимало совсем другое. То, как Вэрди носилась с этим непонятно откуда появившимся лётчиком. Сидела с ним, пока он был без сознания. Ухаживала. Гладила по голове. И всё время краснела, потому что он отвешивал ей какие-то красивости, когда временами приходил в себя.
Нет, у Алана не было повода сердиться на незнакомца, которого девочка назвала Скаем. Едва поправившись, он стал помогать им: починить генератор, запастись водой, утеплить вагоны… Всё-таки зиме пора уже было настать и нужно было готовиться. Да и вообще… странно, но присутствие взрослого оказалось очень даже неплохим стимулом, чтобы крысята перестали ругаться между собой. А сколько девушек заглядывались на этого Ская. Но… он был лишь с Вэрди. Всё время с ней.
И сейчас, глядя, как они вдвоём разводили костёр, Ал боролся с обуревавшим его раздражением. И чтобы отвлечься, начал думать о дурацких очках. Снова нацепил их на нос и нажал кнопки, и снова пространство вокруг расцветилось невидимыми в обычное время нитями. Та розовая, что тянулась от Ская к Вэрди, стала плотнее и ярче, более красноватого оттенка… вторая, идущая к Вэрди от самого Алана, была такой же бледной и мелко дрожала, как паутинка на ветру. От Вэрди же по-прежнему уходила куда-то вдаль ещё одна линия — белая.
Ал снова задумался и взглянул на голубоватую нить, идущую от его собственной груди к груди Ская. Неожиданно у него возникла догадка… настолько неожиданная, но настолько же логичная, что мальчик даже повеселел.
— Если красный это любовь… А синий это неприязнь… а белый… — тихо бормотал себе под нос Ал.
— Эй, Ал, ты опять валяешь дурака? — голос Вэрди вмиг оборвал его размышления.
— Лучше иди за картошкой в третий вагон.
— Сама иди, — раздражённо бросил Алан и тут же встретил удивлённый взгляд. — Ладно… сейчас.
Скай нагнал его уже по пути к вагону и пошёл рядом. Ал нахмурился и ускорил шаг:
— Куда ты прёшься?
Плевать, что он взрослый. Церемониться Алан не собирался. Мужчина поправил светлые волосы:
— Вэрди попросила принести ещё дров. Они ведь там же, где вы храните еду?
— Да, — кивнул мальчик. — Это самое сухое место, здесь картошка хоть не сгниёт, а дрова не отсыреют.
И молча полез в вагон.
— А почему ты такой сердитый?
Алан поморщился и обернулся: