Завтра нас похоронят
Шрифт:
Стоило ли говорить правду? Это было не лучшим решением — признаваться в том, что некая часть его личности — свихнувшийся влюбленный, смысл существования которого — убивать каждого, кто покусится на безопасность и жизнь самой удивительной, лучшей на свете женщины. Быть её незримой тенью, прячущейся за презентабельной внешностью светловолосого бывшего полицейского с попугайчиком на плече. Нику совсем не обязательно было знать всё это, но…
— Вилл?
Он опять поднял глаза и, вытирая топор о брючину, ответил:
— Я пришёл,
Ник усмехнулся:
— Ты все ещё думаешь, она нужна мне? Посмотри на меня, Вилл. Я… — странное выражение появилось на лице и тут же сменилось прежней мрачной сосредоточенностью. — Ты думаешь, после того, что я пережил здесь…. Меня могут интересовать старушки в президентских креслах?
— Она не старушка.
Они приблизились к машине, и Байерс, распахнув дверцу, полез за медикаментами — они хранились в бардачке.
— Ты к ней неравнодушен, да? — голос Ника заставил его резко дернуться. — Найди мне обезболивающее. Любое сильное, только чтобы не перестать соображать. У тебя есть оружие? Ты знаешь, куда ехать?
Вопросов было слишком много. И, предпочтя проигнорировать первый, Байерс протянул небольшую упаковку фенацетиновых анальгетиков:
— Три, не больше.
Глядя, как Ник быстро глотает таблетки, он хмурился: раны явно были серьёзные. Когда Старк взялся за четвёртую, Байерс решительно отобрал упаковку и протянул ему бутылку воды:
— Хватит, Ник. Я должен был угробить тебя по-другому, а не таблетками. Садись.
Сам он забрался на водительское место и взял телефон. Три пропущенных звонка. От неё. В такое время. Тревога заставила его крепко сжать мобильный в руке и быстро перенабрать номер. Хмурясь, он поднёс трубку к уху.
— Так она нравится тебе? — Скай, откинувшийся на сиденье, не отводил от него взгляда. — Поэтому ты стал таким психом? Я…
— Да, мой дорогой Вилл. Где ты? — мелодичный голос заполнил сознание, и всё остальное тут же исчезло. — Я волновалась. Ты мне нужен срочно, у нас проблемы. Кацы…
— … похитили детей, — тихо закончил он. — Простите, фрау Шённ, я… опоздал.
Госпожа Президент молчала. А он отчётливо слышал в трубке чей-то плач и ждал, с новой силой ощущая вину. За это она должна была отстранить его. Он не оправдал доверия и более его не заслуживал. И…
— Надо спешить, или как минимум одного из тех детей сегодня не станет. Отправляйся к дому Чарльза Леонгарда. А мы едем.
Она не кричала. Голос звучал прохладно и ровно. Она просто собиралась решать проблему. Так, как всегда. Тихо выдохнув, он переспросил:
— Мы? Вы с охраной?
— Со мной Ричи и… — она помедлила, — выжившая девочка. Я должна сделать всё сама, Вильгельм. С меня хватит. Отправляйся. И будь осторожен, понял?
— Хорошо. Что мне нужно сделать?
Некоторое время на том конце молчали. Потом Гертруда Шённ ответила:
— Там, в подвале,
— Вас понял. А люди?
— Если найдёшь кого-то, выводи. Там… — она поколебалась немного, — должна быть девочка. Найди её. Обязательно.
— Хорошо, фрау.
— До связи, Вилл. И… не надо так себя казнить. Ты не виноват. Мы спасём их и покончим со всем этим. Сегодня ночью.
Она отсоединилась. Вильгельм молча повернул ключ зажигания. Когда машина наконец тронулась, Скай здоровой рукой коснулся его плеча и сказал:
— Не переживай. Ты её стоишь, если я правильно помню её досье. Но я никогда бы не подумал. Ей ведь…
«49 лет. Но она такая слабая. И ей так нужна защита. Моя, потому что больше её защищать некому. Тебе этого не понять», — подумал Байерс, а вслух сказал:
— Неважно. — Он вдавил до упора педаль газа и резко вырулил на дорогу. — Я могу то же сказать тебе. Ты изменился.
Лесополоса слилась в сплошную грязно-зелёную ленту на фоне тёмного облачного неба.
— Не повторяй это с такой частотой. — Новая улыбка тронула губы. — Я по-прежнему твой друг, Вилл. Если ты не боишься таких друзей.
Байерс лишь кивнул. Выбирать друзей ему сейчас не приходилось. Машина мчалась в город.
Он бежал так, что ноги давно уже отказывались ему повиноваться. Иногда он падал, обдирая колени и локти, но тут же вскакивал и нёсся дальше. Как можно дальше от пепелища. От своего дома. От тех, кого больше не было или не будет в скором времени. Это всё его вина.
Алан видел яркую вспышку взрыва, после которой Ская отшвырнуло далеко в сторону. Видел, что тот больше не поднялся. Видел, как застрелили Маару. И до сих пор чувствовал под своими руками костлявые плечи Робина, которого он тряс и звал, пока до него не дошло… на этом воспоминании у него защипало в глазах. Он убегал как трус. Но его оправдывало одно: у его бешеного бега была цель. Единственная — Сильва Леонгард, с ее помощью ещё можно изменить…
На улицах почти совсем не было машин, но то там, то тут он видел мерцающие тревожные огоньки машин «скорой помощи». В городе что-то определённо происходило. Он побежал быстрее, больше всего на свете боясь попасться быкам. Только не сейчас.
Нужный дом он запомнил очень хорошо. Особняк был тёмным, не светилось ни одно окно. Ал остановился перед наглухо запертыми воротами. Посмотрел на будку с собаками — оба пса дремали внутри. Несколько мгновений он колебался — и полез через ограду. Когда он приземлился, со стороны будки ему почудилось движение. Но тяжелой собачьей поступи не было слышно, как не было слышно и глухого рычания.
Ал помнил главное — не бежать. Тот, кто бежит, становится добычей. Того, кто идёт медленно и уверенно, собаки могут принять за хозяина. И он пошёл через двор, внутренне сжатый в один сплошной комок страха, — в любой момент ожидая броска и лязга клыков.