Завтра наступит вечность
Шрифт:
Правильно. Умница моя Наденька. С какой стати этот белобрысый хмырь решил, что он достоин о тебе заботиться?
А я, кстати, – достоин?
Мысль была неожиданная и неприятная, но я все же додумал ее до конца и сделал вывод.
Достоин.
А кто считает иначе – пусть выходит. На кулаках или на «абаканах» – по его выбору. Согласен и на ручные гранаты.
И предупреждаю: я буду ужасно убедителен.
Это и вправду оказался танк, древняя машина эпохи Второй мировой, завязшая в окаменевшей грязи выше осей катков. Тип я
Танк был свеженький, в смысле, простоял тут сравнительно недолго – краска еще не слезла. А покрашен он был интересно: желтый, в грязноватых разводах. Пустынный камуфляж. В одном месте на лобовой броне красовалась продолговатая ямка – «Крусайдер» получил где-то по лбу мелким снарядом. На свое счастье, вскользь. Металл в ямке не успел проржаветь.
– Ну? – спросил Стерляжий, выслушав мои классификационные соображения.
– Что «ну»? Десять против одного, что он из армии Монтгомери. Может, прямо из-под Эль-Аламейна. Три против одного, что он из второй половины тысяча девятьсот сорок второго года.
– Что ты говоришь, – ехидно произнес Аскольд. – Какая точность! А может, из первой половины сорок первого?
Я холодно взглянул на него:
– Спорить со мной будешь?
– Брэк! – сказал Стерляжий. – Детали потом, разборки тоже. Слушать меня. Итак, что мы имеем? Эта машина с Земли – раз. Она почти наверняка прибыла сюда не совсем из нашего времени – два. Верно?
– В самую точку, шеф, – с чувством сказал я. – Как и сухопутные крокодилы. Они тоже не совсем из нашего времени.
– Молчи, клоун. Иди проверь машину.
Танк был горячим, как утюг. Я вскарабкался на броню и обжег пальцы о круглую крышку люка. Почему-то меня совсем не удивило то, что она легко открылась.
И неизвестно почему я был убежден: в танке кто-то затаился. Только когда из люка на меня пыхнуло жаром, я успокоился. Духовка. Если бы там кто-то сидел в засаде, то давно запекся бы до румяной корочки.
– Чего встал? – донесся снизу недовольный голос Стерляжего.
– Терпение, шеф, – ответил я. – Не хочу шкворчать, шеф. Жареный вибрион – это невкусно.
Он понял. А я выждал еще минут пять и только тогда рискнул проскользнуть в люк. Духовки там уже не было – была обыкновенная сауна. Мечталось о тугой струе ледяной воды из брандспойта – охладить броню. Или, что гораздо лучше, о жидком азоте.
Внутри был порядок. Плавая в собственном поту, я пересчитал снаряды – тринадцать штук, боекомплект далеко не полный. Размышляя, расстраиваться мне или нет по поводу несчастливого числа, я пролез в башню и нашел четырнадцатый снаряд в казеннике орудия. Оба пулемета оказались заряжены и готовы к действию.
А неслабо повоевали ребята… Четырнадцать снарядов. А должно быть больше пятидесяти.
Я вылез на броню, открутил горловины баков, двух внутренних и одного наружного, потребовал, чтобы мне
– Эй! Курящие есть?
– Что? – спросил не расположенный к юмору Стерляжий.
– Сам знаешь, что нет, – с ненавистью отозвался Аскольд.
– Жаль, – вздохнул я, – а то бы отогнал на сто шагов. Тут бензин авиационный.
– В танке?!
– Нет, в дирижабле. В танке, где же еще! Аглицкая вещь.
Прежде чем меня обругали, я снова нырнул внутрь и занялся делом, то есть осмотром на предмет: использовать находку целиком или просто помародерствовать.
Всю кормовую часть башни-гробика занимала радиостанция, зарешеченная, словно хищный зверь в зоопарке. На самом-то деле, конечно, решетка оберегала саму радиостанцию от экипажа – танкистам иной раз случается выполнять функцию камешков в погремушке. Радиолампы, видите ли. Та еще техника, пальцем ее не тронь.
Радиостанция, однако, работала, а значит, аккумуляторы еще не сели. Зато не действовало внутреннее освещение, да и внешние фары, как я успел заметить, были побиты. Заводить двигатель я не стал, повращал башню вручную, навел орудие на Аскольда и вылез. Ничего не понимая. Вполне исправная машина завязла в болотине – ладно, бывает. Экипаж решил, что проскочит, и ошибся. Но куда он потом испарился? Пять человек, между прочим. Забрали личное оружие, личные вещи и смылись. Почему они не попытались вытащить машину, почему, черт возьми, бросили ее?
И куда они в конце концов подевались?
В том, что машина доползла до этого места не самостоятельно, а с экипажем – по меньшей мере, с механиком-водителем, – я не имел никаких сомнений. Во-первых, колея не шла прямо, а огибала кое-где наиболее мощные деревья. Во-вторых, кто-то должен был заглушить двигатель – иначе застрявший танк, без толку выработав запас бензина, угряз бы по башню.
В-третьих: откуда на планете Надежда вообще взялся танк из Северной Африки?
Ответ на этот вопрос, возможно, скрывался на другом конце колеи. Из того отдела мозга, что незнамо зачем набит всякой цифирью, я попытался извлечь запас хода «Крусайдера». Кажется, не очень большой, всяко в пределах двухсот пятидесяти километров, да и то по шоссе, а если учесть, что баки наполовину пусты…
Матожидание – порядка шестидесяти километров. При наихудшем раскладе – сто двадцать. Хорошенькое дело – тащиться по этому пеклу двое-трое суток! Не дойдем. Разве что доедем, вырубив танк из цементоподобной глины…
Нет, не вырубим. Нет инструмента а-ля отбойный молоток. Даже лома нет. И кишка тонка.
Минут десять мы спорили – не до хрипоты, поскольку и так все хрипели, а до сипоты. Потом Аскольд выпрямился, встрепенулся и воздел указательный палец.
– Тихо!
Мы помолчали. По-моему, альбинос не ошибся: было тихо. И это возле воды! Никто не шуршал в траве, не орали птицы. Вечная пара стервятников над головой – и та исчезла. Даже комары не звенели над болотом, даже мухи куда-то делись. Только сейчас я заметил: на окаменевшей грязи не отпечаталось ни одного звериного следа.