Завтра война
Шрифт:
В душе я Колькой восхищался. Но только все равно хотел, чтобы и ему привалило счастье в личной жизни.
Хотя бы маленькое. Денечка на три.
До конца увольнения то есть.
А потому я решился на последний приступ этой цитадели мировоззренческого целомудрия.
– Но если ты уверен, что это не любовь, какого же ляда ты с ней шлялся ночью по берегу? Танцы с ней танцевал? А? Может, ты что-то темнишь, кадет Самохвальский?
– Что мне темнить, Саша? Гулял я с Иришей, во-первых, потому что интересно с ней гулять, если по-честному.
– Вот это великодушие, я понимаю…
В двусмысленном молчании мы допили кофе. За окном шелестели кожистой листвой розовые олеандры и словно бы нехотя шумел прибой.
Я посмотрел на часы – до встречи с Иришей и Иссой оставалось десять минут. Девчонки как раз заканчивали занятия своей чокнутой акробатикой, коим они предавались в обществе сотни других отдыхающих-клонов на пляже. Мне кажется, даже потели они в унисон – слаженно и вдохновенно.
Десять минут. Теперь девять. А до пляжа еще нужно добраться! Ведь не ровен час обидятся и уйдут! А на вопли о прощении скажут что-нибудь вроде: «Мы-то вас, мальчики, прощаем. Но наша Родина вас простить не может».
Я поднялся из-за стола и испытующе посмотрел на Колю. Тот ковырял ложкой в кофейной гуще с самым что ни на есть отмороженным видом.
– Ты идешь? Не то смотри, я могу сказать Ирише, что ты приболел… Или что тебя срочно куда-нибудь вызвали.
– Ага. В Генштаб. Медаль получать. «За отвагу на пожаре», – угрюмо хмыкнул Коля, не двигаясь с места.
– Так что – не пойдешь?
– Почему не пойду? Целоваться с Иришей – это, пожалуй, без меня. А вот про гамма-всплески я с удовольствием послушаю…
Говорят, ко всему в этой жизни привыкаешь.
И к подъему в пять тридцать утра. И к ананасам в шампанском.
Эта истина известна вроде бы еще со времен каменного века.
А может, и динозавры ее уже знали. И друг другу в мезозойской тиши доверительно пересказывали, отгоняя мух своими бронированными хвостами.
Да только мы, люди, так устроены, что все бородатые истины приходится переоткрывать на собственной шкуре. Своей корявой рукой переписывать учебники.
Короче, к счастью или к сожалению, но к красотам оздоровительного центра «Чахра» я привык быстро. Даже чуть быстрее, чем к ранним подъемам в Академии.
А привыкнув, вдруг стал замечать то, что мне замечать совершенно не положено было.
Вот, например, я обнаружил, что у моей Иссы ровно два комбинезона. Один парадный, а один – повседневный. И что никакой другой одежды у нее просто нет.
Ни платьев в горошек. Ни юбочек в шотландскую клетку. Ни блузок с кружевными воротничками. Ну или со стоячими воротничками, как у них, на Клоне, модно.
Как же это получается, люди?
Исса твердит мне про сплошное изобилие, которое-де если и не достигнуто пока народом Конкордии, то, по всем признакам, вот-вот свалится на голову
И ведь мы не в бою, а на отдыхе! Между тем Исса моя не дем какой беспросветный. Офицер из касты энтли!
Или вот, например, мыло. В ванной нашей с Колей комнаты над умывальником привинчена емкость с жидким мылом перламутрово-розового цвета.
Довольно большая, пузатая такая емкость. И кнопочка на ней, как обычно. Нажимаешь – мыло снизу льется. Отпускаешь – мыло течь прекращает.
Так вот: я обнаружил, что мыло исчезает с какой-то катастрофической быстротой. Словно кто-то его втихаря пьет, высасывает.
Сначала я думал, что просто где-то протекает. Посмотрел – ничего подобного.
Потом грешил на Колю – дескать, боится какую-нибудь инфекцию местную подхватить, вот и моет руки с хирургической тщательностью. Раз по шесть и седьмой для верности.
Так я пригляделся. Ничего подобного! Сполоснул руки и побежал – как всегда.
И в душевой кабинке та же ситуация с мылом. Уровень все падает и падает. Словно в наше отсутствие туда слон приходит поплескаться. А слону, ясное дело, мыла нужно много.
Нет, я все это не к тому веду, что мне казенного добра жалко. Видит Бог – плевать мне на него. Просто интересно. Загадка природы какая-то!
Однажды, отправляясь с Колей на хоккейную площадку, я замерил уровень в емкости (на боку у нее была даже соответствующая шкала). Когда мы вернулись, изрядно потрепанные офицерами-пехлеванами, оказавшимися отменными хоккеистами, мыла стало меньше на четыре отметки!
И кто мог им мыться? Кто? Конечно, никто, кроме Мидрахи, сорокалетней женщины, что убирала нашу комнату – бесцветного существа откровенно демского вида с затравленным взглядом жертвенного животного.
Но только Мидрахи им не мылась. Она его просто воровала. Сливала в пузырек и уносила домой.
За руку хватать я ее не стал. Но бдительность моя повысилась.
И тогда я обнаружил, что Мидрахи обладает множеством странных повадок. Например, она тщательно собирает в бумажный кулек оставшиеся после меня бычки (Коля-то не курил), прежде чем опорожнить пепельницу в мусорный контейнер.
Она по-детски радуется, когда мы не доедаем чего-нибудь за завтраком.
Когда я однажды оставил ей свой малиновый пудинг целиком, она благодарила меня так горячо, словно это был слиток золота 999-й пробы.
А уж когда я подарил ей свои ни разу не пользованные джинсы цвета электрик, чей фасон был в пух и прах раскритикован Колей как «морально устаревший» и «эстетически омерзительный», она была на седьмом небе…
После наблюдений за Мидрахи я стал относиться к изобилию, явленному нам в «Чахре», как-то более критично.
Сразу обнаружилось, например, что это только мы с Колей воспринимаем «Чахру» как роскошь, обыкновенную роскошь.
А вот Риши и особенно Исса относятся к «Чахре» как к сказке, волшебной стране, где исполняются заветные желания.