Завтра война

Зорич Александр

Но тали сдержали и смягчили роковое падение. Если не считать одного сломанного ребра и двух десятков синяков, приземление удалось на славу.

Это был самый сильный приступ маниакальной любознательности, который доводилось когда-либо испытывать Эстерсону за всю его жизнь.

Не успев толком прийти в себя, он тут же отрезал тали, вколол себе обезболивающее и бросился по направлению к станции. Что-то подсказывало ему – он поступает правильно. И хотя разум нашептывал ему целые саги о неразумии благородного мужа, идущего на поводу у собственного

любопытства, на саги эти ему было плевать.

– К черту рассуждения! – повторял Эстерсон.

Он спрятался в густых кустах в десяти метрах от станции и начал вслушиваться. Первым, что он услышал, была песня.

Oj moroz, moroz,Ne moroz’ menya,Ne moroz’ menya,Moego konya…

Песню пела молодая женщина. Голос у нее был глубоким и сильным. Слова песни показались Эстерсону совершенно непонятными, а потому он извлек из рюкзачка свой «Сигурд», включил в режиме текстового интерфейса и воззрился на дисплей.

«Ага. Язык – русский. Что ж, это уже кое-что. По крайней мере это не козни „Дитерхази и Родригес“. Закон Южноамериканской Директории от 2614 года иностранных граждан нанимать в военизированную охрану запрещает. И на поисковые отряды этот закон распространяется, по идее, тоже», – рассудил Эстерсон.

Тем временем женщина, скрытая от Эстерсона стенами полуразрушенного здания, добралась до следующего куплета.

Moyego konyaBelogrivogo.U menya zhenaOh revnivaya!

«Только что она здесь делает? Она что, одна? Или где-то тут расхаживают ее друзья и кавалеры? И с чего это вдруг на нее нашла охота попеть?»

Теперь, когда любопытство Эстерсона было частично удовлетворено, ему хотелось только одного: закурить. В его распоряжении оставалась только одна сигарета.

Что ж, вот он – тот самый миг никотинового торжества. Он заслужил его! Десять тысяч раз заслужил! И то подумать: его авантюра с самодельным воздушным шаром увенчалась успехом. Он жив и здоров, он на желанном материке и, более того, нечаянно обнаружил поющее человеческое существо женского пола и русской национальности!

Он сел на корточки, извлек из пачки последнюю сигарету, чиркнул зажигалкой и глубоко затянулся.

Вот это было удовольствие так удовольствие! Он даже глаза закрыл, чтобы мир не мельтешил перед ними и не портил впечатления…

Уфффф!

Погружение в пучины экстаза было таким захватывающим и полным, что Эстерсон не отследил момента, когда женщина смолкла.

Он докурил сигарету, втоптал бычок в красную глинистую землю и уже собрался было продолжить наблюдения, когда за спиной у него раздался металлический щелчок и его затылок вошел в соприкосновение с неким холодным металлическим предметом.

Не нужно было быть Альбертом Эйнштейном, чтобы догадаться: это дульный срез какого-то оружия.

– Не двигаться, – строго сказал женский голос. Эстерсону показалось –

тот самый, что пел про белогривого коня.

– А я и не двигаюсь, – тихо ответил он и тут же получил тяжелый удар по почкам.

Глава 13

Периметр Хайека

Ноябрь, 2621 г.

Учебный авианосец «Дзуйхо»

Первая точка Лагранжа системы Земля – Луна

Плавно открылись створы навесного бронепояса жилой палубы. Прямо мне в глаза ударило яркое солнце.

Я улыбнулся, широко, как чеширский кот, и, закрывшись от прямых лучей ладонью, придвинулся поближе к иллюминатору.

Сине-зеленый шар размером с медаль «За отвагу» висел слева. Нежно-желтый шар примерно тех же размеров – справа.

Левый шар назывался Земля, правый – Луна. Учебный авианосец «Дзуйхо» находился в районе гравитационного равнодействия между ними, именуемом также первой точкой Лагранжа.

В нескольких километрах от нас, то есть по космическим меркам – на расстоянии вытянутой руки, трудился большой мусорщик, раскрашенный в красно-белую шашечку. Перед ним был распахнут громадный параболический трал. За кормой мусорщика желтело уродливое вздутие: пристыкованная самоходная баржа.

Баржи эти среди пилотов назывались «мусорными мешками» и летать на них считалось делом наипрезреннейшим. На «мусорные мешки» обычно распределяли двоечников из училищ Гражданского Флота, либо вербовали пилотов-неудачников из безалаберной Атлантической Директории.

Отличная вещь – иллюминатор! Часами можно сидеть и пялиться. Вроде бы ничем и не занят, а с другой стороны – как бы при деле.

Давным-давно или, как выразился бы лейтенант Цапко, «за царя Панька», считалось, что идеальный боевой корабль должен быть полностью обшит броней. И чем толще будет эта броня – тем лучше. А иллюминаторы, дескать, – преданье старины глубокой.

В самом деле, зачем иллюминаторы, если можно облепить корабль компактными видеокамерами и телескопами, а изображение от них выводить на экраны? Можно оформить эти экраны как «живые» иллюминаторы – пожалуйста! Главное, чтобы в броне корабля не было сквозных дырок, забранных стеклопакетами. И не важно, из чего стеклопакеты изготовлены – все равно самому расчудесному бронепластику не сравниться по прочности с настоящей полисталью. Стало быть, из-за иллюминаторов страдает защищенность корабля. Это не дело!

И тогда новые боевые корабли было решено строить без иллюминаторов. Совсем. И без других смотровых щелей для визуального наблюдения. Окна панорамного обзора убрали даже из ходовой рубки.

Вместо них наворотили массу мощных оптических устройств – вдесятеро больше, чем было раньше. И сделали «видеоиллюминаторы», а проще – вилюмы.

Все были счастливы. Лет пять.

После чего оказалось, что среди экипажей кораблей новых проектов ширится настоящая эпидемия клаустрофобии. И не просто клаустрофобии, а крутого маниакально-депрессивного психоза наихудшего пошиба.