Завтра война
Шрифт:
В общем, Эстерсону стоило большого труда взять себя в руки. Он закурил снова и процедил насколько мог безразлично:
– Господин Марио, я же говорил вам на прошлых испытаниях, «Дюрандали» пилотируются дистанционно. Там нет пилотов. Это слишком опасно. Понимаете?
– Нет пилотов? Что ж, тем лучше, – загадочно отозвался Марио и с чувством высморкался в алый носовой платок.
В гробовом молчании они провели еще несколько минут. Наконец обломки истребителя грохотнули на северной оконечности полигона.
Сутулые и злые Марио Ферейра и Роланд Эстерсон поплелись к армейскому скок-джипу. Кто знает, может, в дымящейся куче сыщется что-нибудь познавательное?
Полночь Роланд Эстерсон встретил в своем кабинете в обществе бутылки «Столичной» и трехэкранного визора «Панасоник».
Интеллектуальный светоч концерна «Дитерхази и Родригес» сидел перед визором в гидрокресле и тихо напивался.
Судя по тому, что бутылка «Столли» была пуста уже на треть, он имел все шансы встретить утро невменяемым.
Все три экрана визора были настроены на японскую волну «Асахи» и болтали на могучем языке Юкио Мисимы и великого искусства аниме.
Из могучего языка Юкио Мисимы Роланд знал только одно: истребитель по-японски – «сэнто-ки». Роланд был шведом по национальности. Вот уже двадцать лет в жизни его интересовали почти исключительно истребители. Два дня назад ему стукнуло сорок.
Все три экрана были отвернуты к стене. Была у Роланда такая тайная страсть – не смотреть включенный визор.
Он предавался ей каждый вечер, добросовестно меняя каналы – сегодня японцы, завтра русские, послезавтра – Центральноафриканская Директория.
Эта непонятная иноземная болтовня была единственным, что успокаивало истрепавшиеся за годы безупречной службы делу прогресса нервы господина главного конструктора после трудового дня.
Из-за этой-то страсти Эстерсона по лаборатории ходили упорные слухи, что господин конструктор знает десятки иностранных языков, но почему-то скрывает от коллег сей яркий биографический факт.
От катастрофы «Дюрандаля» Роланда отделяло теперь четырнадцать часов. Но какие это были четырнадцать часов! Хоть мемуары пиши.
Когда они с Марио прибыли на место приземления обломков истребителя, инженеры нижнего звена уже начали сортировать вольфрамокерамитовые рожки и ножки по пластиковым кулечкам с номерами.
Размахивая картой неограниченного доступа, Марио нагло перелез через желтое ленточное заграждение прямо в эпицентр импакта. Он принялся метаться и вопить там, внутри, мимоходом топча и доламывая все, что только предоставила в их распоряжение эта катастрофа, снижая до минимума шансы Эстерсона разобраться, что же стало причиной крушения на этот раз.
Тут-то Роланд дал волю своему северному бешенству.
Он за шиворот уволок Марио с дымящейся
Марио, конечно, возмущался. Взывал к свидетелям. Угрожал каким-то мифическим «военным трибуналом». Клялся, что «это дело так не оставит».
Но что такое Марио? Всего-то цепной пес военно-промышленной мафии Объединенных Наций. Песик. Шавка, место которой – у мусорного бака.
Роланд не боялся Марио. Теперь уже не боялся. И он дивился сам себе – куда подевалась его шведская вежливость? Куда подевался страх перед начальством?
Вскоре знамя истерики, выпавшее из ослабевших рук Марио, подхватили фигуры посерьезнее.
Господин Гросс, ведущий акционер концерна «Дитерхази и Родригес», прилетел в Санта-Розу из самой Столицы, которая, как известно, располагается на островах Фиджи, то есть, мягко говоря, не за углом, только для того, чтобы орать благим матом битых полтора часа.
О, как он орал!
Он орал так, что тряслись бронированные стекла в конструкторском кабинете, а престарелая кошка сеньоры Талиты, секретарши Роланда, обмочилась прямо в своей корзине.
Генерал Гросс пыхтел и краснел, он тряс перед носом конструктора своим табельным оружием и обзывал Роланда «негодяем» и «дерьмом». Самым популярным словом в его лексиконе было слово «взыскание». Самым популярным выражением – «это надо ломать».
Но генерал Родригес, чье имя, собственно, и составляло половину названия концерна, пошел другим путем. Он не орал.
– Вы, господин Эстерсон, должны понимать, чем может обернуться для вас преступная халатность в сочетании с самоуправством, – шипел генерал с холодными глазами рептилии. – Ваши близкие, я имею в виду, конечно, жену и детей, будут первыми, кто ощутит на себе последствия ваших недоработок…
– У меня нет близких, – победительно бросил ему Роланд. – И никогда не было.
– В таком случае я лично позабочусь о том, чтобы создать для вас условия. Такие условия, которые научат вас работать как следует. Я вижу, вы не очень-то справляетесь, когда с вами говоришь по-человечески, – зловеще резюмировал Родригес.
Насчет «близких» Роланд, конечно, покривил душой. Когда-то у него была жена. И даже был сын.
С женой пришлось развестись через четыре года брака. На разводе Лив – так ее звали – утверждала, что не может жить с человеком, проявляющим интерес к своим супружеским обязанностям лишь два раза в году: на рождественские каникулы и на пасхальные.
Если по совести, Лив можно было понять.
Даже удивительно, как за эти четыре года они умудрились зачать сына. Пожалуй, этот факт был способен опровергнуть некоторые фундаментальные положения теории вероятностей.