Завтрак на руинах
Шрифт:
— Возможно, — сеньор Глогауэр смотрел, как официант ставит перед ним кофе.
— Вы не сочувствуете инсургентам?
— Нет. А с чего бы мне им сочувствовать? Они свели на нет мой бизнес.
— Как я понимаю вас, сеньор! Ну ладно, мне пора.
Он встал. Карл про себя отметил, что человек этот выглядит больным и усталым. Незнакомец надел свою слегка потрепанную шляпу.
— Было приятно поговорить с вами, сеньор. Желаю удачи!
— И вам тоже удачи, сеньор!
Сеньор Глогауэр кивнул на пустое кресло. Карл с наслаждением уселся. Лимонад был теплый. У него вкус мошек, подумал
Немного позже, когда они вышли из кафе и не спеша шли через парк туда, где сеньора Глогауэра ожидал экипаж, перед ними вдруг появился испанский офицер. Он вытянулся и отдал честь. С офицером были четверо усталых солдат.
— Сеньор Глогауэр? — испанец слегка поклонился и щелкнул каблуками.
— Да, — сеньор Глогауэр нахмурился. — В чем дело, капитан?
— Мы хотели бы, чтобы вы прошли с нами, если вам угодно.
— Куда? И зачем?
— Речь идет о государственной безопасности. Я объясню. Вы ведь отец Вильгельма Глогауэра, не так ли?
— Я отрекся от своего сына, — угрюмо сказал отец Карла Глогауэра. — Я не поддерживаю его взглядов.
— Вам известны его взгляды?
— Смутно. Насколько я понимаю, он за отделение от Испании.
— С прискорбием вынужден вам сообщить, что он гораздо более активный участник движения инсургентов, чем это вам представляется, сеньор. — Капитан посмотрел на Карла, будто ища у него поддержки. — Если вы соблаговолите сейчас проследовать с нами, мы бы смогли быстро уладить это дело.
— Пойти с вами? А вы не могли бы задать мне свои вопросы прямо здесь?
— Нет. Как мы поступим с мальчиком?
— Мальчик пойдет с отцом.
На мгновение Карл подумал, что решение отца продиктовано страхом, что отец нуждается в его, Карла, моральной поддержке. Но, конечно же, это было глупо. Ведь отец такой гордый, такой уверенный в себе сеньор.
Они вышли из центрального парка и пошли по улице Обиспо. Четверо солдат шагали следом. Наконец офицер остановился возле ворот, у которых стояла охрана. Пройдя через ворота, они очутились на обширном дворе. Здесь капитан отпустил солдат и знаком пригласил сеньора Глогауэра идти за ним. Медленно, с достоинством сеньор Глогауэр поднялся по ступенькам и вошел в вестибюль. В одной руке он держал дорогую массивную трость, в другой была зажата ручонка Карла.
— Теперь сюда, сеньор.
Капитан указал на темный коридор с множеством дверей по обеим сторонам. Они пошли по коридору.
— Теперь, пожалуйста, вниз, по этой лестнице, сеньор.
Винтовая лестница вела в цокольный этаж здания. Тускло светили масляные лампы.
И снова лестничный пролет.
— Вниз, пожалуйста.
Пахло здесь еще хуже, чем на Прадо. Сеньор Глогауэр вытащил чистый белый льняной платочек и брезгливо прижал к губам.
— Где мы, сеньор капитан?
— В подвалах, сеньор Глогауэр. Здесь мы допрашиваем заключенных и так далее.
— Вы меня не?.. Я не?..
— Разумеется, нет. Вы частное лицо. Мы только просим вас о помощи, уверяю вас. Никто не сомневается в вашей лояльности.
Они входят
— Матерь Божия!
— Боюсь, это ваш сын, сеньор. Вы сами можете убедиться. Был схвачен всего лишь в двадцати милях от города. Заявляет, что он мелкий плантатор с той стороны острова. Но мы обнаружили его имя в бумажнике. А кое-кто случайно знал про вас. Ваши сигары, знаете ли. Они просто превосходны… Мы сложили два и два, а затем вы — мы вам очень признательны! — подтвердили, что ваш сын инсургент. Но нам хотелось быть уверенными, что это именно ваш сын, а не кто-то другой, завладевший его документами. И опять мы вынуждены выразить вам нашу благодарность.
— Карл. Прочь отсюда! — говорит сеньор Глогауэр, вспомнив о другом своем сыне. Голос сеньора Глогауэра дрожит. — Сейчас же!
— Там у двери стоит сержант, — говорит офицер. — Возможно, он даст вам что-нибудь выпить.
Но Карл уже успел увидеть грязные стальные мясницкие крючья, на которые были нанизаны запястья Вилли. Заметил синюю, с желтизной, воспаленную плоть вокруг ран, запекшуюся кровь. Он, Карл, успел увидеть искаженное страдальческой гримасой разбитое лицо Вилли, его покрытое рубцами тело, его обезумевшие, как у загнанного животного, глаза.
С удивительным внутренним спокойствием Карл принял решение. Он выглянул в коридор. Коридор был пуст.
Когда его отец, наконец, вышел из камеры — вытирая пот, прося извинить его, оправдываясь, взывая к Богу и проклиная сына (и все это одновременно), — Карл уже исчез. Он размеренно шагал и шагал в сторону пригородов. Он собирался найти инсургентов, которые еще свободны.
Карл намеревался предложить им свои услуги.
* * *
— А почему ты не любишь американцев?
— Мне не нравится, что некоторые из них думают, будто мир принадлежит им.
— Но разве твой народ в течение столетий думал иначе? А сейчас разве он думает иначе?
— Это другое.
— А зачем ты собираешь игрушечных солдатиков?
— Просто собираю. Я так отдыхаю. Хобби.
— Ты их собираешь, потому что не можешь столь же легко и непринужденно управлять живыми людьми?
— Считай, как тебе нравится. — Карл поворачивается на живот и тут же сожалеет об этом. Но он продолжает лежать, как лежит.
Он чувствует прикосновение к спине. Он ждал этого прикосновения.
— Теперь ты более уверен в себе, а, Карл?
Карл утыкается лицом в подушку. Он не может говорить.
Сверху на Карла наваливается тело чернокожего. На мгновение Карл улыбается. Не это ли имеется в виду под Бременем Белого Человека?
— Ш-ш-ш-ш… — говорит чернокожий.
КАК БЫ ВЫ ПОСТУПИЛИ? (5)
У вас трое детей.
Одному восемь лет. Девочка. Другому — шесть лет. Девочка. Третьему всего несколько месяцев. Мальчик.