Завтрак палача
Шрифт:
Мы приехали туда на роскошном древнем 12-цилиндровом «Паккарде» выпуска начала тридцатых годов прошлого столетия. Этот престарелый стальной король довоенных автомобилей принадлежал отцу моей полувенгерки-полуавстриячки (папаша как раз был австрийцем), когда-то унаследовавшему его почти из русского правительственного гаража.
Это совсем другая история, но я все же скажу, что отец моей подружки в молодости работал в гараже у советского посла в Вене, а тот купил этот автомобиль для русского министра иностранных дел Молотова. Но в первый же день испытаний на улицах Вены русский шофер задавил ребенка. Машину
Отец моей приятельницы оказался находчивым парнем: он «подмазал» коменданта посольства как следует, и тот продал ему автомобиль за бесценок. Всю Вторую мировую войну машину прятали в альпийской деревушке в старом сарае для сена. Потом пришли русские, потом они ушли, и наконец роскошный 12-цилиндровый «Паккард» вновь почувствовал своими, все еще почти девственными, колесами автомобильное шоссе. Но хозяин машины постепенно старел, стал слепнуть, и вот за руль древнего лимузина села его хорошенькая дочурка.
Ну, тут на некоторое время объявился я, довольно молодой еще обольстительный мулат, прилетевший в Вену по делам из Бразилии. Мы пасли там одного типа — вечного должника нашего заказчика. А тип слег в венскую больницу, и мы, несколько человек, вынуждены были зависнуть в этом королевском городе.
Я случайно в демократичном ресторане познакомился с хорошенькой курносой девчонкой на «Паккарде», показал ей, как нужно ездить на таких американских автомобилях и как надо объезжать таких хорошеньких девчонок на «Паккарде». Ей все это пришлось по вкусу. Мне тоже.
В середине лета шведы устроили ежегодный фестиваль антикварных автомобилей в Вадстене на берегу озера, и папаша-австриец, уже почти ничего не видевший, и в том числе цвета моей кожи, сам предложил нам с его дочуркой съездить на его «Паккарде» на тот съезд доисторических развалюх.
Я вообще-то не пойму, с чего это папаша-австриец мне доверился. Я бы на его месте не был столь опрометчивым. Впрочем, может, она ему все же сказала, что я мулат, и он почему-то решил, что это станет неплохим развлечением для его дочурки. Все же это очень экзотично — белая курносенькая полногрудая милашка под крылышком бразильского цветного паренька отправляется в далекое путешествие на старом роскошном «Паккарде» с сомнительной историей на толерантный север Европы. В этом, согласитесь, что-то есть. Так или иначе, мы поехали. Мне потом за это здорово влетело от хозяина в Сан-Паулу.
В Вадстене, на берегу озера, скучала уже несколько столетий старинная крепость. А еще там были огромный католический собор с захоронениями средневековых рыцарей и небольшой яхт-клуб. На фоне всего этого мы со своим «Паккардом» действительно выглядели экзотично.
Как-то во время ланча мы с моей полногрудой цыпочкой завалились в малюсенькую кофейню рядом с тем собором. Столиков на восемь заведеньице, с недурным кофе, со скромным набором бисквитных кексов, но, правда, с неплохим перечнем травяных ликеров.
Посидели мы там минут сорок, почти в пустом зальчике, и пошли к выходу, на соборную площадь. В узких дверях неожиданно столкнулись с шумной группой юных даунов. Вел их туда на кофе и на кексы худющий высокий бородатый швед лет тридцати пяти. От
А вы бы не испугались, если бы в тесной полутемной прихожей кофейни столкнулись с плотной хохочущей толпой лупоглазых подростков, с губ которых не то от радости, не то еще от чего-то непонятного стекали вязкие струйки слюней? Не в кино это увидеть или прочитать где-нибудь, как сейчас, например, а вот так — лицом к лицу! Они же похожи на инопланетян или на диковинное шумное племя. Кто знает, что у них на уме! Все говорят, они — добрые. Но пойди разберись в этом за пару секунд в темноте, на сытый желудок, да еще в чужой холодной стране. Дверь распахивается — а оттуда прямо на тебя тяжело обрушивается орущая, хохочущая лупоглазая толпа толстых слюнявых подростков.
Сопровождающий их швед, оттопырив свою курчавую бороденку, впился в нас таким ненавидящим, презрительным, холодным взглядом, что я мигом почувствовал себя и свою подружку законченными негодяями и даже уродами, то есть худшими представителями рода человеческого. А ведь мы тут просто кофе пили с мятным ликером. Она еще, правда, смолотила кусок английского яичного кекса.
Чертов швед явно решил, что никто не вправе смущаться от неожиданной встречи с его воспитанниками, то есть с больными от рождения детьми. Наше секундное замешательство, наверное, по его мнению, было то же самое, как если бы мы указали на этих деток пальцем и заявили бы вслух об их неполноценности. Клянусь, он подумал именно так!
Я так захотел двинуть этому шведу в самый центр его бороденки, что аж вспотел. Ненавижу провокаторов! А он, этот идиот, был именно провокатором. Получалось, что это не мы, а он всегда держал в своей больной голове убежденность в том, что эти дети «неполноценные», и всегда ждал случая, чтобы свалить это свое презрение к ним, несчастным, на первого встречного.
У меня в голове пронеслось, что он и пошел в услужение к ним лишь для того, чтобы задавить это подлое чувство в себе самом. Они — его беззащитная жертва его же мерзкого нрава. При этом они этого не знают и никогда не узнают. Он — насильник! Провокатор! Любое замешательство вокруг этих детей он считает своей мелкой победой над своими же страхами и своей же брезгливостью к ним.
«Вот, — кричит все в нем, — есть же люди хуже меня! Они презирают и боятся этих несчастных, а я окунаюсь в их слюнявый мир с головой и выхожу оттуда очищенным от смертного греха гордыни!»
Он тайно наслаждается любой искренней реакцией непосвященных людей и готов метать в их сторону ненавидящие, холодные взгляды. Может быть, я тогда и ошибся, но мне показалось, это как раз та его реакция и была паническим указующим жестом на тех, кто действительно не похож на нас от рождения.
С отношением к гомосексуалистам у таких лицемеров и ханжей, как тот бородач, тот провокатор, происходит почти то же самое. Это даже подлее, чем просто открыто ненавидеть и презирать их.